Заклинатель снега - Эрин Дум

И я защищала его, скрывала его, как умела, чтобы больше никто не мог причинить мне боль, высмеивая меня.

– Кто эти люди?

Я вздрогнула. В дверном проеме возвышалась внушительная фигура Мейсона. Я надеялась, что он не заметил моих слез. Сглотнула, пытаясь затолкать горечь обратно и чувствуя, как она застряла в горле. Не хотелось, чтобы Мейсон увидел меня в таком состоянии.

– Никто, – соврала я.

Не нужно встречаться с ним взглядом, чтобы понять, что он мне не поверил.

– Что они от тебя хотели?

Я стиснула зубы. Конечно же, он заметил, как дрожат мои руки.

– Айви…

– Ничего, – сухо отрезала я, – ничего они не хотели.

Я обошла его и вышла из комнаты. В висках стучало. Я чувствовала острое желание уйти, запереть в себе хаос на ключ, но Мейсон следовал за мной по пятам. Его шаги догоняли меня, когда я сбежала на первый этаж и юркнула в дверь за лестницей, пытаясь спрятаться от него. На последней ступеньке он схватил меня за руку.

– Не ври!

Он не смог бы сказать мне ничего хуже этого, даже если б захотел. Я выдернула руку, которая горела в том месте, где ко мне прикасались его пальцы, и посмотрела на него уничтожающим взглядом.

– Не лезь в это, тебя это не касается!

– Шутишь? Два цэрэушника только что вышли из нашего дома, и, по-твоему, это не должно меня волновать?

– Тебе так трудно мне поверить?

Я была на грани. На меня навалилось слишком много всего: боль, разочарование, испепеляющий гнев. Впервые я почувствовала жгучее желание сделать ему больно. Исцарапать его руками, словами – всем, чем могла.

– Я поняла. Тебя задевает, что ты не в центре внимания, да? Не можешь этого вынести. Привык жить в своем эгоистичном мирке и не знаешь, что происходит за его пределами. Мне даже жаль тебя, – укусила его я. – Может, пора уже прозреть или смириться с тем, что все в жизни устроено иначе?

Его глаза пригвоздили меня к полу.

– Прекрати!

– Да, – продолжала я неустрашимо, – хорошо получать столько внимания, сколько хочешь, никогда ни в чем не нуждаться. Ты смотришь на мир с высоты своей идеальной жизни и считаешь, что все тебе обязаны. Но ты ошибаешься! – Я бросила на него стальной взгляд. – Я тебе ничего не должна.

Если бы только Мейсон почувствовал мою тоску и понял, как сильно я страдаю. Если бы мы с ним были другими, не с израненными душами, он увидел бы, что за моим желанием причинить ему боль скрывается отчаянная потребность избыть всю ту боль, которая раздирала меня изнутри.

Но нет, Мейсон не видел ничего дальше своих ощущений. Мы слишком разные.

Нет! Мы слишком похожи: имеем одинаковые дефекты и, возможно, одинаково хрупки. У нас одни и те же страхи, одни и те же мечты и одни и те же надежды. Как два расположенных слишком близко зеркала, мы с ним отражали друг друга.

– А ты, значит, у нас продвинутая… – В его голосе слышался тихий ропот, вибрирующий, как лава в недрах вулкана.

Я подняла взгляд на Мейсона и увидела, что на его потемневшем лице гневно сверкали глаза. И снова подумала, что моя атака была слишком жестокой, я поступила очень плохо – надавила на незаживающую рану, которую Мейсон старательно скрывал от всех.

– Ты все в этой жизни поняла, да? Ты видишь дальше своего носа. – Он возвышался надо мной, пылая яростью. – Ты окружаешь себя тайнами и влезаешь вместе с ними в жизнь других, но горе тому, кто попытается тебя о чем-нибудь спросить. Знаешь, что я тебе скажу? Меня это достало, – прошипел он свирепо. – Ты всех судишь, а что насчет тебя? Думаешь, ты другая? Лучше остальных? Ты так зациклена на себе, что даже скрываешь свое имя.

Я окаменела. Мейсон прищурился.

– Ты думаешь, я его не знаю? Думаешь, я не знал его всегда? Я знаю о тебе все. Ты слишком сильно беспокоишься о всякой ерунде, над которой можно только посмеяться. – Насмешливое лицо Мейсона было на расстоянии ладони от моего. – У тебя, наверное, тысяча секретов, ведь ты без них не можешь обойтись. Тебе нравится наблюдать, как другие мучаются из-за твоих тайн? Нравится смотреть, как они отчаиваются из-за тебя? Тебе это нравится… О, как же тебе это нравится, да, Айвори?[2]

Пощечина вышла мощной и точной. Волосы Мейсона метнулись в сторону, и в пустой комнате раздался звук, похожий на выстрел.

Моя рука больше не дрожала. Ладонь горела. Мы оба, застыв, молчали. Потом Мейсон, ошеломленный, посмотрел на меня из-под каштановых прядей, и я увидела в его зрачках отражение своих глаз, злых и мрачных.

– Ты ничего не знаешь!

Я должна была сделать это давным-давно. Да что там, сразу, в самом начале, и тогда, возможно, он не пробрался бы через мои трещины и не коснулся бы моего сердца. Я могла бы просто ненавидеть его всем существом, не чувствуя, как его дыхание разрывает мою душу.

Мейсон прищурился. Он с яростью посмотрел на меня, настолько красивый, что глазам было больно. Затем ни с того ни с сего он схватил с ближайшей полки кисть и ткнул ею прямо мне в лицо.

Щетина царапнула щеку, я подскочила, лишь на секунду растерявшись, и схватила первую попавшуюся под руку банку и швырнула ее Мейсону в грудь. Крышка соскочила, и на него вылилась краска.

Началась яростная драка. Мелькали руки, банки, брызги. Я хватала все, что видела, и он делал то же самое. Я успела провести малярным валиком по его наглому рту, прежде чем он меня обезоружил.

Мейсон совал мне в лицо грязную пластиковую крышку, а я схватила большую жестяную банку и надела ему ее на голову: каскадом полилась синяя краска, и мы, поскользнувшись на защитной пленке, упали на заляпанный липким месивом пол.

Мы дрались, как уличные коты, пока Мейсон не вцепился железной хваткой в оба моих запястья и это безумие не прекратилось. Я поняла, задыхаясь, что сижу на нем верхом, мои бедра мокрые, пальцы согнуты, как орлиные когти.

Он во все глаза смотрел на меня, и на мгновение все вокруг исчезло. Его взгляд вобрал в себя мою душу. Я лишилась гнева и ярости. Силы оставили меня опустошенной и беспомощной… Откуда-то выплыла четкая мысль: мы будем и дальше причинять друг другу боль, царапаться и кусаться.

Этот путь вел в тупик: зверь преградил мне дорогу, и