Заклинатель снега - Эрин Дум

поворачивать назад было уже поздно. Я знала закон выживания: столкнувшись с опасностью, ты либо стреляешь, либо умираешь. Я пыталась стрелять, но это было похоже на смерть.

Причиняя ему боль, я страдала, ранить его – все равно что ранить себя. Зверь был сейчас передо мной, глядя в его глаза, я теряла сердце. Как же мне хотелось просто прикоснуться к нему.

– Иногда, чтобы что-то увидеть, нужно больше, чем пара глаз, – прошептала я. При воспоминании об этих словах перехватило горло. – Иногда нужно сердце, умеющее смотреть.

Я хотела бы открыться ему. Признаться в своей уязвимости. Сказать ему, что я испугалась, что в последнее время во мне и правда было много гнева и много боли, слишком много для такого маленького существа, как я.

А на самом деле… мне нравились звезды, и любимого цвета у меня не было, но сейчас я думала, что цвет его глаз нравится мне больше всего.

Я умела кататься на коньках, охотиться, рисовать, когда-то я умела улыбаться, но я потеряла свою радугу – она погасла у меня на глазах, я никогда больше ее не увижу.

Я слезла с Мейсона. Мне показалось, что он меня удерживает.

– Айви, – прошептал он, но я не остановилась.

Мир рушился. Я ушла прежде, чем он увидел мое падение в бездну, потому что иногда любить недостаточно. Иногда требуется мужество быть стойким, а во мне его никогда не было.

Глава 15

Будь стойкой

«Будь стойкой», – впервые папа мне это сказал, когда мне было лет семь.

Дети надо мной смеялись, говорили, что у меня смешное имя, что мой чудаковатый отец слепил меня из снега, поэтому у меня нет мамы.

– Держись, Айви, будь стойкой, – шепотом сказал он, промывая мою ободранную коленку.

Папа просил меня потерпеть, и я стиснула зубы, превозмогая боль.

– В терпении – главная сила человека, – объяснял папа, – она идет прямо от сердца.

Для папы истинное мужество измерялось способностью устоять перед трудностями, не упасть духом.

«Будь стойкой», – шептали его глаза, когда свет исчезал с его лица. Мало что в жизни я ненавидела так сильно, как эти слова.

Доусон – маленький захолустный городок, пустой, как скорлупа желудя. Он был угрюмым и холодным, а его жители и подавно.

Папа на них совсем не похож: со всеми приветлив, звонко смеялся и не жалел улыбок.

Никто не знал, от чего он бежал и кем был на самом деле. Папа имел солнечное сердце и бурное прошлое, но возможно, именно поэтому он казался самой красивой радугой, какую я когда-либо видела.

– Почему они так на тебя смотрят?

– Как «так»?

– Они всегда смотрят на тебя… вот так. Все они.

– Может быть, потому что я красивый.

Я, восьмилетняя девочка, нахмурилась. Протянула руку и потрогала его растянувшийся в улыбке рот. Он был забавным, милым, с вечно красным носом. Но вот красивым?

– Они на нас смотрят, потому что мы красивые?

– Очень красивые, – прошептал папа довольно убедительно.

Я внимательно поглядела на него, и он опять улыбнулся.

– Хочешь сегодня вечером посмотреть на звезды?

Он видел то, чего не видели другие.

В его глазах горел непонятный местным жителям свет, искорка гения, слишком большого для такого маленького городка.

Он знал созвездия, законы чисел, языки, скрытые в зашифрованных последовательностях.

Он научил меня тому, о чем другие дети даже не подозревали, папа был для меня волшебником.

Мне хотелось, чтобы люди поняли, какой он особенный. Но иногда, чтобы что-то увидеть, нужно больше, чем пара глаз. Иногда нужно сердце, умеющее смотреть.

– Что он тебе сказал?

Я отворачивалась, сжимая кулаки.

– Айви, – повторил он, – что он тебе сказал?

– Что ты сумасшедший.

Папа сначала посмотрел на меня, а потом запрокинул голову и… расхохотался. Он был такой молодой и такой веселый. Я удивлялась, почему он жил среди этих хмурых людей?

– И ты веришь, что я сумасшедший?

– Я сказала ему, что ты сильный и умный. Мы играем с числами, и ты много чего знаешь…

– И что сказал маленький Дастин?

– «Только ненормальная скажет, что сумасшедший – умный».

– И поэтому ты его укусила?

– Почему? – спросила я однажды.

Я больше не могла терпеть издевательства других детей. Они называли меня Привидением, Маленьким монстром из снега и костей, Как-Твое-Имя. Я хотела стать невидимкой, чтобы у них не было повода надо мной смеяться.

– Почему ты не дал мне нормальное имя, как у всех?

– Потому что ты не такая, как все. Если в человеке есть что-то особенное, уникальное и редкое, нужно не скрывать это, а подчеркивать.

Папа посмотрел на меня лучистыми глазами.

– У меня есть для тебя подарок.

Он надел мне на шею маленький белый кулон на цепочке, и я смотрела, как он сверкает, пока папа застегивал замочек.

– Он в форме лепестка. Помнишь цветок, который мы видели вчера в лесу? – Папа улыбнулся. – Это подснежник. Он такой же маленький и белый, как и ты. Называется он так потому, что в конце зимы зацветает первым. Подснежник кажется нежным и хрупким, но он единственный, кому удается выбраться из снега раньше всех.

Кулон из слоновой кости сверкнул на моей коже.

– Люди могут смотреть на тебя, Айви, но мало кто из них тебя видит. Иногда глаз не хватает. Никогда не забывай об этом.

Я родилась в суровую зиму. Такой холодной не было последние несколько лет. Позже папа признался, что они с мамой рисковали меня потерять.

И когда я пришла в мир, для папы я была как те маленькие белые цветочки, которые прорастают в весеннем снегу. Как подснежник, который пробивается из-под холодного покрывала земли и бросает вызов зиме.

Я всегда была для него как подснежник, цветок цвета слоновой кости.

– Почему мы никогда не ездим в гости к Джону?

Папа не обернулся. Он продолжал снимать куртку, стоя ко мне спиной.

– Ты хочешь поехать в Калифорнию?

– Он всегда приезжает, – заметила я, – навещает нас каждый год, а мы никогда у него не были. Ни разу.

– Не думал, что ты хочешь туда поехать. А вдруг ты влюбишься в какого-нибудь молодого серфера и решишь там остаться?

Кладя ружье на стол, я недоуменно уставилась на папу. Маленькая девочка внутри меня была настроена весьма скептически.

– Ты правда этого боишься?

– Да нет, я боюсь, что все там станут глазеть на меня.

– Почему это?

– Может, потому что я красивый?

Мы не были похожи на отца и дочь.

Мы были слишком разные: он – экстравертный, как лето; я