Лев Каменев: «Я не согласен» - Анна Сергеевна Кочетова

делал для того, чтобы Зиновьева тоже держать в курсе дел в партии, были опубликованы в листовке троцкистов под названием «К партийным конференциям. Партию с завязанными глазами ведут к новой катастрофе»[365]. Подписана листовка была – «большевики-ленинцы», к которым раньше себя причислял и Каменев.

Орджоникидзе лично вручил этот листок Каменеву в руки. Тогда Каменев знать не знал, как все его конспекты попали к Троцкому. Он думал, что, может, их кто-то украл, но кто? Теперь ему стало понятно, откуда в письме Троцкого от 21 октября 1928 года взялась информация о том, что Бухарин «бегает к нему». Значит, украли их несколько месяцев назад. Только спустя время он узнает, что это его секретарь Швальбе передал копии письма своему другу-троцкисту[366]. А тогда он, конечно, испугался. Его исключили из партии за несогласие с линией партии, а тут Бухарин ему открыто предлагал союз против Сталина. Да, он не согласился. Но это уже второй вопрос.

Записка Л. Б. Каменева Г. К. Орджоникидзе о встрече и переговорах с Н. И. Бухариным

27 января 1929

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 172. Л. 60–63]

27 января 1929 года Каменев написал Орджоникидзе, честно признаваясь, что все написанное в листовке – чистая правда. А сама листовка не что иное, как его письмо Зиновьеву. Действительно имела место встреча с Бухариным, писал он, и услышанное им «было настолько неожиданным и важным», что он решил рассказать об этом Зиновьеву, который тогда еще находился в Калуге. Он всячески давал понять, что троцкистам письмо не посылал и возмущен его публикацией.

«Опубликование этого письма представляет возмутительное преступление, – писал Каменев, – на которое решиться могли только безумцы или негодяи, ни в грош не ставящие интересы партии, поставившие своей целью во что бы то ни стало дискредитировать ее и готовые ради этого буквально на все». Он заверил Орджоникидзе, что он, Зиновьев и другие его товарищи полностью солидарны с линией ЦК и целиком поддерживают все решения партии – «такова была наша позиция до беседы с Бухариным, таковой она осталась и после этой беседы»[367].

Такое же письмо написал Сокольников, в котором пытался оправдаться, говоря, что в листовке не стенограмма разговора, а лишь конспект, да еще и с искажениями. Он отрицал, что вел речь о блоке, и вообще утверждал, что занимал позицию невмешательства[368].

Этим дело не закончилось. Политбюро решило досконально разобраться, что творится внутри партии, и постановило срочно провести объединенное заседание Политбюро и Президиума ЦКК и выслушать Бухарина[369].

Бухарин занял свою позицию. Он отрицал практически все, что написано в листовке. «Это гнусная и провокаторская прокламация, – писал он в Политбюро, – делается оружием для того, чтобы подорвать мое партийное имя и подготовить соответствующие оргвыводы “снизу”». Он не отрицал разговора с Каменевым, но признавал его ошибкой. А в целом называл документ неверным и фальшивым. Он отрицал наличие у него разногласий с партией и предложение создания блока [370].

Письмо Н. И. Бухарина в Политбюро ЦК ВКП(б) о переговорах с Л. Б. Каменевым

20 января 1929

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 172. Л. 81–87]

Но это ему не помогло. На объединенном заседании Политбюро и ЦКК 9 февраля 1929 года был вынесен вердикт – Бухарин «вел без ведома и против воли ЦК и ЦКК закулисные фракционные переговоры с Каменевым по вопросам об изменении политики ЦК и состава Политбюро ЦК». При этом сам Бухарин, а также Сокольников, Рыков и Томский отделались лишь осуждением их поведения. Последние – за то, что скрыли факт «известных им закулисных переговоров»[371].

Несмотря на то что на заседании постоянно звучало имя Каменева, а листовка называлась не иначе как публикация «Дневника Каменева», в отношении Льва Борисовича никаких санкций не было выработано.

Ознакомившись со стенограммой заседания и возмутившись обвинениями Бухарина, а также «уколами» Менжинского, Каменев не смог промолчать – Бухарин сам к нему пришел, а теперь выставляет его виноватым во всем. Выждав немного, Каменев совместно с Зиновьевым составил письмо членам ЦК и ЦКК[372].

В нем Каменев еще раз выразил свою уверенность, что письмо было украдено троцкистами, – «среди наших ближайших личных друзей нет человека, который решился бы на подобный негодяйский, бесчестный и преступный против партии поступок». Каменев вновь ошибался.

Очень сильно задела Каменева фраза Менжинского о нем и Зиновьеве – «пристали к партии с камнем за пазухой».

«Что за камень, – возмущался Лев Борисович, – в чем проявляется его действие? Когда у нас были разногласия с партией, мы открыто о них заявляли, никогда не делали из своих разногласий и мнений тайн от партии. И сейчас мы не носим за пазухой никакого камня против партии».

Здесь же он пытался донести, что его встреча с Бухариным не означает его нелояльность к партии, как на заседании сказал Молотов: «Неужели кто-либо думает, что лояльность требовала от Каменева, чтобы после посещения его Бухариным он немедленно побежал бы в ЦКК с докладом о том, что ему сказал член Политбюро Бухарин?»

В конце письма Каменев решился упомянуть о своем положении – «в партийных делах мы поставлены в положение “иностранцев на родной земле”, а порученная нам советская работа не соответствует ни кругу наших интересов, ни нашему предшествующему опыту»[373].

Письмо Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева членам ЦК и ЦКК ВКП(б) о встрече с Н. И. Бухариным и отношениях с троцкистами

14 марта 1929

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 173. Л. 38–41]

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о включении Л. Б. Каменева в состав редколлегии, готовящей к изданию сочинения Льва Толстого

27 июня 1929

Автографы В. М. Молотова, К. Е. Ворошилова, А. И. Микояна [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 791. Л. 76]

Изучив письмо, Политбюро все же решило, что объяснения нельзя считать удовлетворительными. А то, что Каменев счел глупостью – а именно бежать в ЦК и передавать разговор с Бухариным, – Сталин отметил скромно: «Почему бы нет»[374]. Для Политбюро лояльность заключалась именно в этом – своевременно предупредить ЦК.

В итоге Бухарин и