Хроника моей жизни - Савва (Тихомиров)

ли и со мной чего особенного? Пока ничего, все по-старому; но, может быть, в непродолжительном времени что-нибудь и случится со мною нового. Давно и много кое-что толкуют по Москве относительно меня; но всякому слуху верить нельзя, пока не оправдается что-либо самым делом, а потому я, на основании одних слухов, на сей раз не буду писать вам о себе ничего: напишу тогда, когда что-либо действительно случится. А теперь скажу только одно: что я, слава Богу, здоров и благополучен; занимаюсь, по мере сил, исполнением своих обязанностей.

О переменах, совершившихся в высшей сфере нашей церковной иерархии, вам известно, без сомнения, из газет. Вы знаете, конечно, что на место преосвященного Екатеринославского Иннокентия[48] переведен Костромской Леонид[49]; в Кострому перемещен наш прекраснейший викарий Филофей, а на его место возведен в сане епископа общий наш покровитель и начальник отец ректор Алексий. Я имел утешение быть свидетелем его наречения и потом возведения в сан епископа в Московском Успенском соборе; не лишен был также удовольствия, наряду с прочими, участвовать в трапезе, которую устроял по сему случаю высокопреосвященный митрополит; это было 20 сентября.

Но о движениях, соединенных с означенными переменами, может быть, вы не имеете еще определенных сведений, посему приятным долгом поставляю сообщить вам о сем. В ректора Московской академии переведен ректор Московской семинарии отец Евгений. На место отца Евгения – отец Леонид, мой достолюбезнейший благоприятель, от которого вам усердное почитание и который, бывши у меня 1 октября[50], в день моего ангела, поручил мне попросить у вас извинения в том, что он до сих пор не отвечал на ваше письмо. Вифанским ректором сделан инспектор той же семинарии отец Нафанаил, который назад тому года четыре пострижен в монашество из профессоров Московской семинарии и который, вероятно, вам не известен. В инспектора Вифанской семинарии отец Евгений поусердствовал было порекомендовать владыке меня, но владыка изволил сказать ему на это: “Вишь, что вздумал! Ведь это, говоря русскою пословицею, все равно, что из кобылы да в клячи. Разве должность Синодального ризничего ниже инспекторской?” и прочее. Итак, инспектором будет, как слышно, новый – молодой инок Никодим[51], кончивший курс в прошедшем году.

В Московской академии вот еще новость: добрейший наш авва отец Феодор[52] 25 минувшего сентября, в день преподобного Сергия, возведен в сан архимандрита. Можете вообразить, каков будет архимандрит отец Феодор?!. А глубокомысленный наш философ Феодор Александрович Голубинский оставляет, наконец, духовную академию и переселяется в Москву: владыке угодно было предложить ему занять протоиерейское место при Покровском соборе (который известен более под именем церкви Василия Блаженного) – и Федор Александрович, кажется, не прочь от этого места.

Вот вам наши новости, прочее все по-старому.

Кланяется вам знаете ли кто? Михаил Семенович Боголюбский[53]. Недавно как-то я встретился с ним в одном доме и рассказал ему о ваших обстоятельствах. Он сердечно порадовался сему и поручил мне свидетельствовать вам свое почтение… Он ныне священником на одном из богатейших московских кладбищ, где получает более двух тысяч рублей и поживает себе барином».

9-го числа получил я от земляка своего и почти сверстника по семинарскому образованию, законоучителя 3-го кадетского корпуса, магистра Киевской духовной академии священника Михаила Дмитриевича Никольского записку такого содержания:

«Покорнейше прошу вас одолжить мне (для известного вам употребления) пару своих проповедок. Время близ есть, а до 12-го урочного числа недостает несколько экземплярцев. Я и сам явился бы к вам со своей покорнейшей просьбой, – но поверите ли? – некогда. Вот и теперь должен идти служить всенощную, а потом – панихиду по умершем кадете».

Дело в том, что, по существовавшим тогда в Московской епархии порядкам, каждый священник обязан был написать и к концу года представить своему благочинному не менее 12 проповедей. Другие благочинные были снисходительны к подведомым им священникам, но благочинный Николоявленский протоиерей П.И. Беневоленский[54], в ведомстве коего отец Никольский, был неумолим в своих требованиях от подчиненных. Поэтому-то отец Никольский, не имея досуга, а может быть, и усердия к исполнению начальственного распоряжения, а с другой стороны, не желая показаться неисправным пред очами начальства, не раз обращался ко мне, как земляку, с записками или личными просьбами выручить его из беды. И его просьбы не оставались, разумеется, без удовлетворения.

1854 год

Наступил обычной чередой новый, 1854 год и с собою принес мне некоторые новые заботы и труды. Указом Московской Святейшего Синода Конторы от 15 июля 16-го декабря 1853 года я назначен членом Комиссии по составлению новых описей церковному имуществу Синодальной 12-ти Апостолов церкви и Патриаршей ризницы по новым, Высочайше одобренным формам, составленным, как выше было сказано, Московским митрополитом Филаретом. В состав этой Комиссии назначены были, кроме меня, протопресвитер Успенского собора В.И. Заболотский-Платонов[55] и протоиерей Казанского собора Александр Иванович Невоструев[56]. Но главный труд в этом деле, разумеется, возложен был на меня. Предварительно составления описи надлежало произвести, чрез присяжных ценовщиков, оценку драгоценных вещей, принадлежащих Синодальной церкви и Патриаршей ризнице. Это потребовало немало времени. Затем я приступил к подробному и обстоятельному описанию, прежде всего домашних патриарших утварей, как то сребропозлащенных кубков, стоп, кружек и прочего, так как эти вещи в прежней описи были описаны слишком кратко и необстоятельно. В то же время мне предписано было исправить некоторые изветшавшие или лишившиеся от времени драгоценных украшений ризничные вещи. К счастью, в ризнице хранился достаточный запас драгоценных камней и жемчуга. Часть из этих драгоценностей употреблена была в дело взамен утраченных на облачениях и прочих ризничных вещах драгоценных камней или осыпавшегося жемчуга; а другую часть мне велено было продать с аукциона для покрытия издержек по исправлению ризничных вещей. Но из вырученной от продажи драгоценностей суммы (около 3 тысяч рублей) за покрытием издержек осталось еще более тысячи рублей.

Частная корреспонденция между тем продолжалась у меня своим чередом.

Так, 14-го января Ивановский зять мой В.А. Левашев, извещая меня о намерении своем выдать дочь Александру за причетника села Больших Пупок (Шартмы) Андрея Ивановича Дунаева, просил у меня на этот предмет денежного пособия. 23-го числа послано было мною 25 рублей.

29-го числа писал мне Ивановский священник отец Былинский:

«Осмеливаюсь спросить вас об одной новости, привезенной к нам из Москвы; здесь получена выписка из письма, будто бы к преосвященному Филарету митрополиту, с Кавказа о явлении Жены и двух чудных воинов над нашим станом и по нас поборающих. Правда ли это? И