Хроника моей жизни - Савва (Тихомиров)

рассматривать оную и нашел, что она ни по качеству пергамента, ни по почерку письма не может принадлежать к XV веку, и потому я нигде не ссылался на это деяние. Странно, что преосвященный Никифор (Феотоки) в своих "Ответах" говорит в одном месте, что он нашел в какой-то греческой хронике указание на это соборное деяние. Я долго искал этого свидетельства по разным греческим хроникам и не мог найти. Впрочем, и нет большой надобности усиливаться доказывать подлинность и упомянутой рукописи, и вообще действительности самого собора, когда у нас и без того довольно твердых доказательств против раскольников. Надобно даже сожалеть о том, что наши предки, не рассмотрев хорошо дела, решились выдавать за подлинное соборное деяние такую рукопись, которой древность ничем не может быть доказана”. Вот ответ и совет вам его высокопреосвященства.

Со своей стороны я имел смелость предложить вниманию митрополита касательно означенной рукописи то, что подлинность оной некоторые понимают не в том смысле, якобы эта рукопись была подлинное, современное бытию собора изложение деяний оного; но подлинною она названа только по отношению к списку, сделанному с нее и препровожденному к Питириму, составителю Пращицы. Так именно понимает это дело автор “Рассуждения о соборном деянии, бывшем в Киеве 1157 года на еретика Мартина”, напечатанного в Санкт-Петербурге в 1804 году. Такое объяснение владыке показалось совершенно новым и неожиданным; впрочем, касательно действительности самого собора он все-таки остался при своем мнении. Рекомендовал бы я и вашему высокопреподобию принять к сведению и прочитать помянутое рассуждение кандидата богословия И. Лаврова, если только вы еще не читали его. Оно напечатано было в числе трех рассуждений, читанных в публичном собрании Санкт-Петербургской Александро-Невской академии в 1804 году. Из них первое “О начале, важности и знаменовании церковных облачений”. Если этой книги нет в вашей библиотеке или вообще в Казанских книгохранилищах, извольте написать мне, я вышлю ее вам; у меня есть собственная.

Что касается до сходства текста печатного деяния с текстом нашей рукописи, в этом можно быть совершенно уверенным. В нашей библиотеке имеется другой экземпляр означенного деяния, писанный на бумаге уставом начала XVIII столетия. Текст этой рукописи, по сличении К. И. Невоструевым с печатным изданием соборного деяния, совершенно одинаков.

Еще прежде, нежели высокопреосвященному митрополиту, я имел честь представить ваш дар преосвященному викарию. Его преосвященство с любовью принял его из моих рук и поручил мне благодарить вас.

Примите, высокопреподобнейший отец ректор, и от меня усерднейшую благодарность за ваш прекрасный дар. Признаюсь вам откровенно: для меня хорошая книга дороже всяких других подарков. Хоть стыдно, а надобно сознаться, что к книгам я чувствую какую-то манию. У меня редкая пройдет неделя, чтоб я не купил какой-нибудь книги. Я не имел еще времени прочитать до конца ваше сочинение; но и из немногого, что я успел прочесть, я получил уже некоторое понятие о достоинстве вашего произведения. Дай Бог, чтобы почаще являлись у нас подобные произведения».

24–30 числа июня писал мне из деревни Хороший Колодезь Ливенского уезда, Орловской губернии не раз упомянутый уже товарищ по академии, чиновник Московского Главного Архива министерства иностранных дел А.Е. Викторов: «Добрейший, бесценный мой отец Савва! Вопреки своему обещанию пишу к вам почти спустя месяц после своего отъезда. Простите мне этот грех. Положение моих дел было и есть таково, что, как увидите, почти не могло случиться иначе.

Начну с того, что я далеко не уверен, чтобы даже это письмо прибыло в Москву прежде моего возвращения. Так трудна в деревне пересылка писем! Но пора же приступить к описанию своего путешествия.

До Орла я доехал очень удобно и без особенных приключений за исключением разве маленьких неприятностей со стороны дождя и холода. В Орле пробыл 3 дня. Был у архиерея[71], у большей части профессоров, у родных новой жены брата, и вообще провел время довольно разнообразно и приятно. Останавливался у отца ректора. В Орле, в первый же день я расчел, что взятых мною денег будет мало, и потому отправил к Ивану Дмитриевичу[72] письмо с просьбою взять у вас и переслать мне 10 рублей серебром. Деньги эти теперь получены и на днях будут пересланы мне. Не писал я тогда на ваше имя, с одной стороны, потому, что еще не накопилось материалов для письма, а с другой – потому, что доставка денег на почту – комиссия довольно обременительная, и мне не хотелось ее налагать на вас. Как я после жалел, что из Орла не послал к вам хоть коротенького письма, когда, приехавши в деревню, увидел, что целые горы отделяют меня от почтовых сообщений! Но буду продолжать описание своего путешествия. К брату в деревню я приехал накануне Троицына дня. Деревня эта называется “Хорошим Колодезем”; она в 50-ти верстах от Ливен и вся состоит из 5-ти мелкопоместных миниатюрных помещиков, немногим чем отличающихся по своему состоянию от брата. Природа наделила ее прекрасною местностью, дубовым лесом, кустарником, рекою и, конечно, свежим, благоуханным и здоровым воздухом. Брат переселился в эту деревню нынешним летом, имеет здесь 50 десятин земли и теперь занимается постройкой дома. В ожидании окончания постройки дома мы живем пока кое-где: брат с женою в каком-то без окон чуланчике, я с маменькой и племянниками в амбаре, или так называемой кладовой. Я по-прежнему питаюсь молоком и яйцами. Прочие члены нашего семейства – одним хлебом и луком. Впрочем, все это с избытком вознаграждается деревенской природой, и в первые дни особенно, да я и теперь с величайшим удовольствием расхаживаю по полям, по кустарникам, смотрю на рыбную ловлю, собираю ягоды и пр. и пр. Главное же неудобство деревенской жизни – это отсутствие порядочного человеческого общества. Теперь я на опыте вижу подтверждение известной истины, что сколько бы ни была богата природа, но все-таки она не может заменить собою человека – царя ее.

29 июня. Как я предполагал, так и случилось: в Ливне решительно, нет случая для отсылки письма. Вероятно, это письмо придется уже отослать тогда, когда я буду в дороге – в переезде через Ливны или через Орел. В Орле я, вероятно, пробуду дня 4 или 5. Я везу с собою в Москву маменьку, а для нее нужно брать из консистории свидетельство; боюсь, чтоб это дело не задержало меня еще больше.

Но обращусь к прежнему – к истории своей жизни в деревне. Самая грустная история: во-первых, 13 июня со мною был припадок, вследствие чего я и остался еще на две недели сверх срока; во-вторых,