Нелепая смерть. Загадочные и трагичные истории из практики патологоанатома - Мишель Уильямс

Я подумала, что, раз мне не хватило духу быть с дедом в нужный момент, попрощаюсь с ним как следует хотя бы в ритуальной конторе. Я все еще не могла избавиться от чувства вины. Тони сделал все быстро, сотрудники хосписа также без промедлений подготовили бумаги. Настал день прощания.

Март выдался холодным. В похоронное бюро мы прибыли к вечеру. Мама очень переживала, хорошо ли деда подготовили к последнему путешествию. Контора располагалась через дорогу от больницы. Мама привезла дедовскую колоду карт, пачку сигарет (дед бросил курить, когда заболела бабушка, а до этого был заядлым курильщиком 25 лет) и зажигалку. Все это мы потом положили в гроб.

— Фотографии я брать не стала, — сказала мама у входа в зал прощаний. — Он ведь и без того будет нас помнить.

Когда мы вошли, Тони обратился ко мне торжественно — как к родственнице, а не как к коллеге. Он проводил нас в часовню и сообщил, что оставляет нас и что мы можем пробыть здесь сколько нужно. Сквозь витражные стекла лился приглушенный свет, звучала тихая музыка, пол устилали ковры. И снова лилейный аромат — на этот раз чтобы заглушить запах бальзамировочной жидкости. В центре на постаменте стоял обитый атласом гроб. Нам предложили на выбор три цвета обивки: голубой, розовый и белый. Все выглядели, мягко говоря, так себе. Я остановилась на белом. Кроме того, мне не нравился атласный блеск, но других вариантов не оказалось.

В своем лучшем костюме дед выглядел респектабельно, хотя пиджак стал ему слишком велик. Я знала, что Тони не стал разрезать пиджак на спине, как это делают во многих ритуальных конторах, а заколол его, чтобы лучше сидел. Мама пожелала убедиться, надели ли на деда белье, ведь она сама тщательно приготовила одежду и передала Тони.

Пока дед еще не перебрался в хоспис, пару раз в неделю к нему приходила соцработник, но родители решили, что этого недостаточно. Мама стала наведываться к нему с утра, перед работой — приносила свежую газету, продукты, заваривала чай. Потом забегала днем, а вечером, после шести, наставал папин черед ухаживать за дедом. Он разбирал почту, снова заваривал чай, составлял список покупок и убеждался, что у деда есть под рукой телефон. Однажды дед учудил: вызвал полицию, чтобы та заварила ему чай. По его словам, он «не хотел беспокоить сына».

Итак, мама должна была убедиться, что с дедом полный порядок — только так она могла быть спокойна. Слава богу, белье надели — я уже боялась, что она сама возьмется одевать деда для прощания.

Дед выглядел умиротворенно. Его хорошо убрали — никакого лишнего грима. Даже свет от витражей падал так, чтобы дед предстал в самом достойном виде. Мама сунула колоду карт в верхний карман дедовского пиджака, а сигареты и зажигалку — во внутренний. Мы знали, что эти вещи исчезнут вместе с дедом в огне крематория, но так нам было спокойнее.

Мы провели в часовне около получаса. Говорили с дедом, говорили друг с другом. Когда прощание завершилось, мне стало легче. Мне наконец-то удалось смириться, что деда больше нет. А я-то полагала, что раз работаю в морге, то знаю о смерти все. Как глупо и самонадеянно! Когда смерть коснулась меня по-настоящему, я растерялась, не знала, как поступить; меня это напугало и смутило. Я вспоминала свои разговоры с убитыми горем родственниками. Там все было четко и ясно: я просто выполняла свои обязанности. Здесь же опыт работы санитаром оказался бесполезен, и я не смогла дистанцироваться от происходящего. И даже привычный паб и компания друзей не сулили защиты. Дед умер — и этого уже не изменить.

Продемонстрировала ли я то, что, как мне казалось, все от меня ожидали? Показала ли, что происшедшее меня не страшит, что я понимаю, что подобное случается с каждым из нас? Или я обнаружила свои истинные чувства? Хотела ли я, чтобы все оказалось лишь страшным сном и дед вернулся к нам? Все казалось каким-то неправильным. Я не старалась держаться холодно и отстраненно, но чувствовала, что близкие полагаются на меня и на мой опыт и надеются, что я помогу им пережить это ужасное время.

Но что я могла? Конечно, я разбиралась в «технической» стороне смерти, но ведь все, с кем я имела дело, были для меня чужими. Может быть, не такие уж они чужие?

Глава 50

Дорога до Лондона заняла часа три. Экзамен назначили на два. Хотя мне отказались оплатить отель, я решила выехать заранее. Мама вызвалась в сопровождающие. В девять утра мы сели в электричку, и я всю дорогу судорожно листала «красную книгу», пытаясь освежить в памяти все, что учила. В перерывах мама болтала о пустяках — я чувствовала, что она пытается меня развлечь. Ей это не особенно удавалось. Меня бросало в жар, в животе урчало. В какой-то момент захотелось все бросить и вернуться домой. Я выпила столько черного кофе, что постоянно носилась в туалет. Сердце колотилось бешено.

Когда мы прибыли на Паддингтонский вокзал, у меня было ощущение, что из моих ног вытащили кости. Я едва шла. Меня мутило. Людские толпы и запах выхлопных газов сводили с ума. Мне казалось, что я рухну в обморок. Мама спросила, все ли о’кей. Пришлось улыбнуться и кивнуть. В метро стало еще хуже — я смотрела вокруг и не понимала, как люди справляются с этим каждый день. Когда мы поднялись наверх, совсем рядом с Королевский институтом здравоохранения, я была липкой от пота и напуганной до смерти.

До экзамена оставался час. Я предложила маме выпить кофе. Мне хотелось каким-то чудом вернуться в нормальное состояние. Мама заказала сэндвич, а я сидела и тупо смотрела на очередную чашку кофе. Все утро я получала эсэмэски с пожеланиями удачи. Время экзамена приближалось. Без четверти два я получила сообщение от Эда. Он писал, что не о чем беспокоиться. Это было мило, но страшно далеко от реальности. Последнее сообщение пришло от Люка, а после этого я отключила телефон. Мы вышли из кафе и направились в сторону института. Я все не могла поверить, что мне снова предстоит сдавать экзамен. Все происходящее казалось дурным сном.

Тень огромного здания наползла на нас. Экзаменационный зал тоже оказался очень большим — высокие потолки, высокие окна. На экзамен собрались двенадцать человек. Каждому выделили небольшой стол, где уже лежали стопки бумаги и табличка с личным номером