«Ваш Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае. 1930-1932 годы. Книга 2 - Михаил Николаевич Алексеев

телеграмму «для Михаила»: «Герман просит перевести ему деньги. Ребёнок больных называется Джими, ему три года, а не семь. Фридман сообщает, что фотография уже в дороге из Швейцарии для здешнего консула. Международная пресса должна соединить выдачу больных с историей англичанина Торбурна».

Англичанин Торбурн был убит в июне по личному приказу командира нанкинского гарнизона Ку Чиньлуна.

13 августа из Шанхая была отправлена телеграмма: «Вчера вечером больные выданы кит[айским] военным властям. Скотланд-ярд нашёл, что Б. работает в Брюсселе. Швейцарский консул отказался. Дайте инструкцию».

14 августа в Шанхай от ИККИ поступили очередные инструкции, которые следовало передать «больным». Рудник должен был продолжать выдавать себя за швейцарца со следующей краткой биографией: «Имя: Пауль. Фамилия: Кристен. Год рождения: 7.IX.1897 г. Первая профессия – обойщик; вторая – сельхозраб., сейчас – безразлично. Родился в Энерт Моос у Станс. Там же учился. Рекрутеншуле с IX по XI 16 г. в горном батальоне… В марте 1924 г. переехал в СССР. Оттуда якобы нелегально поехал на Восток. 8.II.1924 г. женился. Жена – Эльза, урожденная Вебер из Менцикоха…»

Сами Кристены находились в то время в Советском Союзе. Их родные в Швейцарии готовы были подтвердить, что на фотографиях, которые поступят из Шанхая, изображены именно они, и, более того, сами тоже обратятся к Сун Цинлин. В действительности родственники Кристенов ещё пребывали в неведении о той роли, которую им отводил Коминтерн.

Определить время введения очередной комбинации предоставлялось Майеру с Зорге.

Текст телеграммы был написан от руки, малоразборчивым, корявым почерком. Поэтому при передаче сам текст не мог быть воспроизведён без искажений. Нетрудно представить, какие искажения были внесены при шифровании в Москве в этот текст, от которого зависела жизнь двух человек.

Биографии Кристенов следовало ещё передать «больным», и сделать это мог только китайский адвокат и только в том случае, если военный суд допускал к участию в судопроизводстве адвокатов. Москва же надеялась, что родители Кристенов признают в арестованных в Шанхае своих детей, и тогда планировалось поднять большой шум в прессе с требованием освобождения и т. д.

15 августа «Герману» через «Рамзая» поступила новая телеграмма от Михаила: «…Срочите, связались ли с известной Вам китаянкой, которую впредь будем называть Лия, повторяю Лия. Михаил». В последующей переписке Зорге использовал этот псевдоним.

Сун Цинлин, вдова Сунь Ятсена, родилась в 1893 году и принадлежала к влиятельной в Китае семье Сунов. Отец четверых детей Чарльз Сун сделал состояние на торговле Библией. Сестра Сун Цинлин, Сун Мэйлин, являлась женой Чан Кайши. Её другая сестра, Сун Айлин, была замужем за крупным шэньсийским финансистом Кун Сянси, имевшим отдалённое отношение к клану самого Конфуция, а брат, Сун Цзывэнь, в 1928–1931 гг. был министром финансов нанкинского правительства, в 1929–1931 гг. – заместителем председателя Исполнительного юаня. Все четверо детей Чарльза Суна получили образование в США. Пасынок же Сун Цинлин, Сунь Фо, занимал видные государственные посты – в 1929–1931 гг. был министром железных дорог, заместителем Председателя Экзаменационного юаня. Женитьба на Сун Мэйлин укрепила позиции Чан Кайши не только в Гоминьдане, но и в Китае в целом.

Сун Цинлин была не только вдовой Сунь Ятсена, но и известным политическим и общественным деятелем. С 1926 по 1945 гг. она являлась членом ЦИК Гоминьдана, с марта по июль 1927 г. – член Политсовета ЦИК Гоминьдана, член Уханьского правительства, с 1927 г. – Почётный председатель Антиимпериалистической лиги, а с 1932 по 1933 гг. – председателем Исполкома Китайской лиги защиты гражданских прав. Она имела широкие связи в правительственных, партийных и армейских кругах. Так, она поддерживала тесные отношения с Цай Тинкаем, командующим 19-й армией, дислоцируемой в Шанхае и его окрестностях. К этому следует добавить, что Сун Цинлин была не только видным левым деятелем в Гоминьдане, но и являлась очень богатой женщиной.

С осени 1927 г. по лето 1931 г. она находилась в эмиграции.

Учитывая высокий авторитет Сун Цинлин в Китае, её тесные связи со времён Сунь Ятсена с руководством Коминтерна, Чан Кайши использовал её как канал доведения своей позиции до руководства Советского Союза, а также и до китайских коммунистов. Так, через неё ЧКШ сообщал Москве о своем желании дать толчок переговорам по нормализации советско-китайских отношений. Сун Цинлин сыграла одну из ведущих ролей в создании единого антияпонского фронта между Чан Кайши и коммунистами. Так, в 1936 году Сун Цинлин в ответ на личную просьбу Мао Цзэдуна передала последнему для Красной армии собственных 50 тысяч долларов. По другой версии она выступила лишь в качестве передаточного звена между Мао Цзэдуном и ИККИ, а переданные деньги принадлежали Коминтерну. Учитывая привилегированную позицию свояченицы, Чан Кайши не только смотрел «сквозь пальцы» на её связи, но и, как представляется, поощрял их. И более того, поддерживал в безопасности каналы такой связи, оберегал их от провала. Знал ли он, что передаточным каналом в ряде случаев являлась военная разведка, а не Коминтерн?

Коминтерн же сначала через «Германа», а в последующем через «Рамзая» пытался использовать её как агента влияния в решении сначала частного вопроса спасения арестованных, а потом в 1936–1937 гг. для наведения мостов между коммунистами и Чан Кайши. Уже тогда Зорге понял, какую неоценимую пользу могут принести люди такого калибра и какое влияние они могут оказать на ход событий.

Со временем Зорге включит Сун Цинлин в число своих «лучших связей». Несомненно, никаким агентом она не являлась, что прекрасно понимал и сам Рамзай. Никакого отношения к агентуре она не имела, да и не могла иметь, а передавала Зорге информацию на доверительной основе.

Сумела подружиться с вдовой Сунь Ятсена и Агнес Смедли, и знакомство их могло состояться ещё в Берлине. Однако Рамзай познакомился с вдовой Сунь Ятсена самостоятельно в ходе решения вопросов, относившихся к освобождению арестованных.

Тем временем Коминтерн переправил в IV управление новые предложения: Берзину для Зорге: «Необходимо принять все меры к установлению дальнейшего контакта с консулом, дабы он подтвердил фото наших. Даём новую комбинацию: фамилию Б. больные взяли, не желая огорчать своих родителей». Конечно, это была не комбинация, а плохая мина при плохой игре.

Обмен телеграммами проходил чуть ли не ежедневно.

В ИККИ рассчитывали также на то, что вдове Сунь Ятсена удастся смягчить участь обвиняемых.

Сун Цинлин, как и следовало ожидать, обещала сделать все возможное. Как выяснилось, китайский адвокат «Вильгельм» к «больным» доступа не имел, но предложил вместо себя человека, который якобы за 3500 «амов» мог быть допущен к арестованным. Военный же министр потребовал взятку в 200 тыс. иен, гарантируя тогда жизнь чете Рудников.

А из Шанхая по согласованию с Москвой, наконец, после неоднократного откладывания отъезда готовился уезжать «засвеченный»