Единственные - Ольга Вечная

Илья

Я курю неподалеку от ее университета. Полина сдает курсовую, задерживается.

Чувствую себя древним ископаемым среди едва ли совершеннолетних детей вокруг. Одного такого же ребенка я вчера больно ранил и довел до истерики. Потом ждал ее отца в его кабинете, смотрел ему в глаза, что-то объяснял. Просил разрешения ухаживать за его дочерью. Опуская подробности того, что грубо поимел Полину получасом ранее в ее комнате.

Ухаживать. Слово-то какое подобрал. Кусок дерьма.

Все это было на адреналине, сейчас же я сам поражаюсь собственной наглости. Полина врала, глядя отцу в глаза, будто плакала оттого, что соскучилась по мне. Ему она лгать умеет хорошо, мне — нет. Как бы ей больно и обидно ни было, она меня не сдала. Заявила, что уйдет из дома, если Барсуков что-то мне сделает.

Мы обнимались в кровати, когда Настя затарабанила в дверь.

— Полина, тебя отец ищет! Пулей вниз, иначе он поднимется.

— Капец! Спасибо, Насть! Бегу! — ответила Поля, встрепенувшись.

— Вы совсем спятили? Только слепой не видел, что вы вдвоем наверх поднялись! И пропали! — ругалась Настя. — Саше уже донесли, что Ветров здесь. Привет, кстати!

— Добрый вечер, и с днем рождения! — подал голос я, поспешно поправляя одежду.

— Спасибо, псих-самоубийца, — рявкнула она через дверь. — Твои последние слова были поздравлением мне. Так и напишем на надгробии!

Мы с Полиной спустились на первый этаж вместе, держась за руки. Я был готов признаться в чем угодно, если понадобится, лишь бы ее не ругали. При этом четко понимал, что единственный человек, от которого стоит защищать эту девочку, — я сам. Она собралась с силами и улыбалась. Надела обратно платье, поправила прическу. Выглядела ослепительно. Только за пальцы меня все время держала крепко.

— Ну, что ж, — сказал мне ее отец, когда мы оказались наедине.

Он сел в кресло, я же остался стоять, как во время выговора перед начальством.

— Полгода прошло уже, да? Сколько Нине сейчас? Я ни разу не видел, чтобы Полина чем-то интересовалась так долго.

Он так и сказал «чем-то», глядя на меня. Но в тот вечер я язык-то прикусил. Потому что Барсуков был полностью прав.

— Полина мне очень нравится. Я бы хотел попросить у вас разрешения за ней ухаживать. Обещаю, что сделаю для нее все, что только в моих силах. И… никогда не обижу, — ответил я.

Мой карман жег испачканный кровью презерватив, перед глазами стояли красочные картинки. Хотелось во всем признаться и получить наказание. Но я лицемерно молчал, заботясь о своей шкуре, за что сам себя ненавидел. Уже тогда понимая, что ненавидеть буду всю жизнь.

При этом смотрел Александру Барсукову в глаза. Не доверяйте мне свою дочь, выгоните меня к чертовой матери.

— Ты мне не нравишься, Ветров, — задумчиво сказал он. — И никогда не нравился, несмотря на рекомендации твоих коллег. Я таких, как ты, вижу насквозь, и меня подташнивает. Но Полина уперта, и запрещать ей что-то совершенно бессмысленно. Это ты еще поймешь. Поэтому я пока закрою глаза на ваши отношения. Но имей в виду, что ни копейки моих денег тебе не перепадет. И пока Полина будет с тобой, на нее наложены санкции. Если хочешь встречаться с моей дочкой, уж постарайся сделать так, чтобы она каждый день своей жизни была счастливой. Увижу хоть слезинку — я тебя с землей сровняю. И я сейчас не шучу.

— Не увидите.

— И еще. Не вздумай заделать ей ребенка или что-то в этом роде. Вообще не привыкай к этому дому. Ваши отношения — временные. Полина сейчас все делает наперекор. Я терпеть не могу врачей и военных: постоянно вращаюсь в вашем кругу и прекрасно понимаю, что вы из себя представляете. Исключительно мне назло Поля нашла себе комбо — военного врача. Ну что ж, ее право набить эти шишки. И как только ты облажаешься, я постараюсь убрать тебя из этого города подальше.

— Она поедет со мной.

— Ты действительно желаешь ей такой жизни?

Уже полтора часа жду мажорку. На улице холодно, но если зайду в магазин, то рискую ее пропустить. На самом деле это будет сюрприз. В последнее время я мастер сюрпризов. Утром написал Поле, можно ли ее встретить и отвезти домой. Она сообщила, что освободится поздно, позвонит сама. Судя по сторис, Полина все еще на учебе. Что ж, подождем.

И вот она выходит из здания. Одета в джинсы, серый короткий пуховичок. На голове — шапка с помпоном, на лице нет косметики. Сейчас ей на вид вообще лет четырнадцать — продолжаю себя накручивать. Полина в компании одногруппников, держит в руках стопку исписанных листов А4, хмурится. Что-то говорит, искренне возмущаясь, жестикулируя, подруги поддакивают. Я невольно любуюсь ее мимикой. Раскаяние в очередной раз пробивает потолок и берет новую вершину. Я хочу уйти.

При этом смотрю на нее неотрывно. Мне так жаль.

Между нами метров двадцать — я стою чуть в стороне, и она меня не видит. Заталкивает бумаги в пакет, ругается. Мне хочется ее окликнуть, но слова застревают в горле. Перед глазами тонкая фигурка. Кровь. Слезы. Ее отцу следовало засадить меня за решетку.

Олеся берет ее за руку и кивает в мою сторону. Полина резко поворачивается, смотрит на меня. Удивляется. А потом улыбается.

Ее улыбка окончательно размазывает меня по стенке. Я опускаю плечи и голову, желая и одновременно не надеясь, что она подойдет. Вчера… все было сумбурно. Я поговорил с ее отцом и ушел. Она смотрела из окна своей комнаты, провожала глазами. Я помахал на прощание — она не ответила.

Полина бросает пакет прямо в снег и бежит ко мне. Не идет быстрым шагом, а именно бежит, еще и ускоряясь! Как ребенок при виде вернувшегося с работы родителя, по которому тосковал весь день. Смотрю в ее глаза, и так больно мне еще никогда не было. Сердце начинает ускоряться.