Пушкин. Болдино. Карантин. Хроника самоизоляции 1830 года - Михаил Яковлевич Визель

Николаевича, то есть прадеда Наташи, но так и не установлена в фамильном имении – Полотняном Заводе, потому что после смерти Екатерины и воцарения ненавидевшего мать Павла установка ее статуи стала бы прямой фрондой (при этом Пушкин, сам еще не видевший монумента, в письме Бенкендорфу со слов Гончаровых напирает только на его «ужасную уродливость»). Казалось бы – не хотите ставить, так продайте на цветмет, в чем проблема? Проблема в том, что молодой царь Николай, в отличие от брата Александра, прямо объявившего при восшествии на престол, что «при мне всё будет как при бабушке», никак еще не обозначил своего отношения к Екатерине. Не расценят ли такое непочтительное обращение с ее монументом как оскорбление величества?! Кроме того, Афанасий Гончаров боялся потерять отдельно оговариваемое право на установку такой статуи – что было бы равносильно признанию: «Гончаровы – всё».

Пушкин не мог отказать хотя бы потому, что только при благополучном разрешении вопроса о продаже «медной бабушки», как он ее немедленно окрестил (уже думая о «Медном всаднике»?), жених мог рассчитывать на приданое. Но в письме чужому и чуждому человеку вынужден был объяснять особенности парадигмы «поэт и царь» иносказательно:

Сношения мои с правительством подобны вешней погоде: поминутно то дождь, то солнце. А теперь нашла тучка…

Прочитано Афанасием Гончаровым

Тучка прошла, и дело разрешилось, а через два года Афанасий Николаевич умер, успев показать новообретенному внуку себя далеко не с лучшей стороны. «Дедушка свинья, – припечатал Пушкин его через год, уже женатым, в письме Нащокину, – он выдает свою третью наложницу замуж с 10 000 приданого, а не может заплатить мне моих 12 000 – и ничего своей внучке не дает».

Закончив письмо дедушке Гончарову цветистым «Препоручая себя Вашему благорасположению, имею счастие быть с глубочайшим почтением и сердечной преданностию, милостивый государь, Ваш покорнейший слуга Александр Пушкин», этот самый Пушкин, вероятно, в тот же присест, не вставая, пишет совсем другое письмо – Плетнёву. И вот его-то стоит прочитать внимательно.

Media is the Message – постулирует эффектный слоган ХХ века. Нам, избалованным повсеместной мгновенной связью, письма кажутся невыносимо медленным медиа, убивающим всякую живую эмоцию. Но письмо Пушкина Плетнёву показывает – ничего подобного! Здесь абсолютно живая, человеческая интонация задушевной беседы c близким другом об интимных, домашних делах. Включая совсем уж разговорное «сколько хошь» и веселое «моя милая», обращенное ко взрослому мужчине. Которого автор при этом всё равно называет по имени-отчеству. Никакое «Петя» или «Петруша» было бы здесь немыслимо: Пушкин игрив, но не развязен: грань, которую стоило бы освоить современным насельникам соцсетей! И возникающее – вероятно, неосознанно – эхо «Онегина»:

что за прелесть здешняя деревня! вообрази: степь да степь; соседей ни души…

Прочитано Петром Плетнёвым

– «деревня, где скучал Евгений, была прелестный уголок… Вообрази: я здесь одна…» Пушкин уже думает об «Онегине», он готовится завершить свой затянувшийся почти на восемь лет роман.

Подобно Жуковскому, Петр Плетнёв был тесно связан с царской семьей. В 1830 году он давал уроки русской литературы наследнику, будущему Александру II, и великим княжнам. С 1832 года он станет профессором Санкт-Петербургского университета, а в 1840 году на 21 год – его ректором

Первое издание «Бориса Годунова».

Типография департамента народного просвещения, 1831

И упоминание о «звере» Cholera Morbus («то как зверь она завоет…»), увязанное со смертью дяди. Именно в этом письме Плетнёву Пушкин окончательно оформил легенду о том, что Василий Львович умер «с боевым кличем на устах». Хотя в действительности это было не совсем так: после слов дяди о Катенине племянник сам вышел из комнаты, желая сохранить в памяти именно эти «последние слова». И, конечно, разговоры о деньгах. Деньги вещь важная! Об этом знают, каждый по-своему, и министр финансов Егор (Георг Людвиг) Канкрин, и «король желтой прессы», журналист, автор бестселлеров Фаддей Булгарин. Знает об этом и поэт Пушкин. И поэтому, после предвкушения «наготовить стихов и прозы», прямо спрашивает у Плетнёва, который вообще-то в то время учил русской литературе царских детей, но при этом вел, как настоящий литературный агент (только, в отличие от агента, совершенно бескорыстно), все его дела: по десять или по двенадцать рублей будем продавать «Бориса Годунова»? (И то и другое, заметим, – довольно дорого за небольшую книжку: в 1832 году гораздо бóльшие по размеру «Вечера на хуторе близ Диканьки» стоили у Смирдина 7 р. 50 коп. – впрочем, 23-летний Гоголь тогда еще никому не был известен.) Словно предвосхищая собственный же пассаж из «Египетских ночей»:

Итальянец умолк… Чарский молчал, изумленный и растроганный.<…>

Неприятно было Чарскому с высоты поэзии вдруг упасть под лавку конторщика; но он очень хорошо понимал житейскую необходимость и пустился с итальянцем в меркантильные расчеты.

Конечно, отношения Пушкина с Плетнёвым – совсем иные, чем Импровизатора (его прототипы – реальные импровизаторы Франческо Джанни и Томмазо Згриччи) с Чарским. Едва ли бы Чарский понял, «как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать». А Пушкин именно этим и занялся.

/пт-пн 10–13 (?) сентября

Работает над «Сказкой о медведихе».

/чт 11 сентября

Подает прошение в Сергачский уездный суд о вводе во владение имением в сельце Кистеневе. Сам текст документа написан болдинским дворовым П. А. Киреевым. Ему же Пушкин выдает доверенность на ведение дела.

/сб 13 сентября

Завершает работу над «Сказкой о попе и о работнике его Балде».

/вс 14 сентября

Заканчивает повесть «Станционный смотритель».

/вт 16 сентября

Пушкин вступает во владение частью «сельца Кистенева Тимашево тож». Прибывший для этого «на место» дворянский заседатель Сергачского земского суда Д. Е. Григорьев берет у Пушкина расписку в принятии имения и принимает у крестьян присягу «быть в полном повиновении и послушании» у нового помещика.

Демократия и крестьянский вопрос / письмо без номера

Кистеневские крестьяне – Пушкину

Государь

Алѣксандръ Серьгеевичь,

Просимъ васъ Государь вътомъ что вы таперя нашъ господинъ, имы вамъ съусердиемъ нашимъ будемъ повиноваться, ивыполнять въточности ваши приказанїи, но только вътомъ просимъ васъ Государь, зделайте великую снами милость, изъбавьти насъ отъ нынешняго правления, априкажите выбрать намъ своего начальника, иприкажите ему, имы будемъ все исполнять ваши приказанїи,