Жизнь Степана Бандеры: терроризм, фашизм, геноцид, культ - Гжегож Россолински-Либе

прокурором. Адвокат Старосольский заявил, что, поскольку Стецько обвиняется в попытке отделить часть территории от польского государства, он должен иметь возможность объяснить, почему он хотел это сделать. Прокурор ответил, что Стецько хотел отделить территорию, так как он является членом ОУН, и в дальнейших пояснениях он не видит смысла593.

В своем выступлении Стецько произнес слова «Западная Украина», после чего председатель сразу же предупредил, что вышвырнет его из зала суда, если тот повторит это еще раз. Затем Стецько попытался объяснить, почему ОУН устроила антишкольную кампанию, и почему эта организация стала на революционный путь, но председатель снова его прервал. Затем он попросил Стецько разъяснить, воюет ли ОУН против СССР. Когда Стецько заявил, что борьба «на Востоке Украины идет точно так, как и здесь», председатель удалил его из зала суда. Перед выходом Стецько повернулся к публике, поднял правую руку и прокричал Слава Украіні! Поскольку это был уже третий случай демонстративного акта в зале суда, прокурор попросил удалить из зала суда журналистов и других наблюдателей. Адвокаты защиты выразили протест, но суд его отклонил, предупредив обвиняемых, что если подобное повторится, то суд снова вернется к этому вопросу и ужесточит свои меры. За свой фашистский жест Стецько был наказан водворением в карцер сроком на сутки594. Следующим ответчиком, допрошенным председателем, был Ивасик. Его показания в зале суда отличались от показаний во время допроса, что он объяснил применением к нему насилия (его заставляли сидеть на стуле девять дней и восемь ночей). Председатель заявил, что, хотя показания, возможно, и были получены с применением силы, они не обязательно являются недостоверными (это заявление было явным одобрением нарушения этики допроса). Далее он позволил себе сравнить человека, ведущего допрос, с отцом, наказывающим ребенка за проступок, который тот не хочет признавать595. После председателя выступил прокурор Юлиуш Прахтель-Моравянский, который задал Ивасику несколько подробных вопросов о пытках. Из ответов Ивасика стало очевидно, что его обвинения в применении насилия, вероятнее всего, преувеличены. Тем не менее прокурор не потрудился довести разъяснение этого вопроса до логического конца, как поступал в таких случаях Желенский в Варшаве596.

Последним обвиняемым, дававшим показания 27 мая 1936 г., был Спольский. Его свидетельства были краткими. Председатель заявил, что

Спольский обвиняется в принадлежности к ОУН, на что тот ответил: «Я допускаю, что изложенные в обвинительном заключении предположения относительно моего участия в преступлении, за некоторыми исключениями, верны. Я признаю, что состоял в ОУН, будучи полностью согласным с целесообразностью и адекватностью ее методов, ибо считаю ее правовой статус, оправданный самим фактом существования украинского государства с его тысячелетней историей...» На этих словах Спольского прервали и удалили из зала суда. Вероятно, он собирался сослаться на провозглашение украинского государства в 1918 г.597

На следующий день подсудимый Мащак попытался оправдать свои действия одним тем фактом, что он принадлежал к ОУН. Он расценивал членство в ОУН как патриотический долг и предполагал, что это превращало его действия в невинные и даже достойные восхищения поступки. Он начал свое выступление с того, что назвал себя украинским националистом. Затем он объяснил, что, поскольку Бабий был предателем, приговорить его к смерти было правильным решением. Отвечая на вопрос адвоката Загайкевича о «деле его жизни», он сказал: «Служить моему народу и отдавать ему все силы было заданием всей моей жизни. Я мог сделать это только в ОУН, куда я и вступил». Адвокат завершил это заявление аргументом, что Мащак выбирал не личное благосостояние, а благосостояние народа, и спросил его, почему он выбрал ОУН. Мащак ответил: «Я считаю, что идеология ОУН является единственной, которая может помочь мне освободить мой народ». В ответ на это заявление прокурор выразил протест и сказал, что «принадлежность к ОУН является отдельно наказуемым уголовным преступлением»598. Макарушка продолжил: «Я признаю, что принадлежал к ОУН и занимал должность главы контрольно-разведывательной референтуры, но я не признаю, что это была моя вина. Моя деятельность была законной в свете украинских актов и законов». В этом месте председатель прервал его комментарием: «Однако мы судим с позиции закона, который имеет силу здесь и сейчас»599.

Линия поведения, которую избрал Шухевич, отличалась тем, что он предпочел давать ложные показания и делать патриотические заявления, которые, по мнению его адвоката и родственника Степана Шухевича, могли бы найти понимание у судей и уменьшить меру наказания600. Председатель предъявил Шухевичу обвинения в принадлежности к ОУН и, согласно показаниям Пидгайного, подстрекательстве Лемика к убийству советского консула. На это подсудимый патетически ответил: «Я признаю свою принадлежность к ОУН. Я вступил в ОУН по зову сердца! Но я не приказывал Лемику убивать советского консула»601. Далее ответчик солгал, сказав, что он не имеет ничего общего с боевой референтурой Краевой экзекутивы ОУН, а связь с этой организацией он утратил примерно с 1928 г.

Он заявил, что в ряды ОУН вступил только в 1933 г., и его изначальной задачей было посредничество в разрешении конфликта между радикальными и менее радикальными фракциями ОУН602.

Подсудимый Пидгайный, еще один клиент и родственник адвоката Степана Шухевича, также предоставил суду ложные показания, целью которых было придать большую достоверность показаниям Романа Шухевича. Так, Пидгайный заявил, что в действительности главой боевой референтуры Краевой экзекутивы был он, тем самым пытаясь освободить от ответственности настоящего рукодителя этого сектора Романа Шухевича603. Пидгайный также утверждал, что это он, а не Шухевич или Бандера, предоставил Лемику пистолет, которым тот убил Майлова604. В дополнение к этому «акту милосердия», проявленному по отношению к Шухевичу, Пидгайный, как и ряд других обвиняемых, заявил, что он состоит в ОУН, но ни в чем не может быть виновным, так как пребывание в ОУН является для него патриотическим долгом605.

Бандера давал показания 5 июня 1936 г. Он говорил более подробно, чем другие обвиняемые. На этот раз председатель не прерывал Бандеру каждый раз, когда тот позволял себе пропагандистские выпады, так как ему, возможно, было интересно услышать, что сочтет нужным сказать Провідник Краевой экзекутивы. Председатель ознакомил Бандеру с предъявленными ему обвинениями, на что подсудимый ответил: «Я не признаю никакой вины, и я ни в чем не виновен, так как все мои революционные действия были исполнением моего долга». Затем он попросил председателя предоставить ему возможность разъяснить все «факты, обстоятельства и мотивы» дела606. Председатель спросил Бандеру, является ли одним из его мотивов стремление отделить Восточную Малопольшу от польского государства. В ответ Бандера сказал: «Общим мотивом ОУН является возрождение и образование