Жизнь Степана Бандеры: терроризм, фашизм, геноцид, культ - Гжегож Россолински-Либе

направлениям национальной жизни»629. Бандера выразил недовольство тем, что ему никогда не позволяли изложить «всю программу организации или рассказать обо всех аспектах ее деятельности». Такое ограничение может привести к тому, что его будут воспринимать как террориста, но он не считает себя таковым. Он также объявил, что ограничится «только теми фактами и моментами революционной деятельности ОУН, которые являются предметом данного процесса»630.

Фактологическую часть своего выступления Бандера начал с рассказа о деле Коссобуцкого. Соратники, находившиеся в тюрьме «Бригидки», осенью 1933 г. сообщили ему, что к украинским политзаключенным применяются «особые методы запугивания и притеснения». Он приказал провести расследование и пришел к выводу, что именно Коссобуцкий несет ответственность за эти издевательства631. Бандера добавил, что он запретил политзаключенным организовывать голодовку, поскольку: «Вслед за этим месть обрушилась бы на моих беззащитных товарищей, с которыми администрация тюрьмы могла бы сделать все, что пожелает. Я считал, что организация должна взять на себя ответственность за судьбы этих товарищей, и поэтому я приказал убить Коссобуцкого. Никакого суда не было. Я уже говорил, что организованные ОУН судебные процессы имеют отношение только к украинцам, а не к полякам. Мы считаем, что между Украиной и Польшей идет война, и поскольку военное право никто не отменял, то революционная борьба с помощью физических методов -это часть нашей вечной борьбы»632.

Бандера также утверждал, что он лично приказал убить Гадомского, Перацкого и Юзевского. Вероятно, он сделал это заявление, чтобы

подчеркнуть свою роль в ОУН и представить себя в качестве смелого лидера безжалостного «освободительного движения», а не просто проинформировать суд о том, как были приняты решения об этих убийствах. Он заявил, что отдал приказ убить Гадомского и Перацкого как «представителей польского государства», а Юзевского - за то, что тот хотел примирить две нации, что противоречило концепции «перманентной революции» ОУН633. Решение убить украинцев Бабия и Бачинского было связано с тем, что они совершили преступления как «национальные предатели», и оно было принято, по словам Бандеры, «революционным трибуналом», а не лично им634. Трибунал приговорил их к смерти, поскольку: «Все украинцы обязаны подчинить свою личную жизнь благу нации, и если кто-то добровольно и сознательно сотрудничает с врагом... в этом случае мы считаем, что такая мера национального предательства должна караться только смертью»635.

В конце своей речи Бандера смешал понятия фанатизма, мученичества, национализма, фашизма и сентиментализма, а также высказал мысли, которые впоследствии украинские националисты заучивали наизусть на протяжении десятилетий, как они делали это ранее со словами из Декалога українського націоналіста: «Поскольку в ходе этого судебного разбирательства расследовался вопрос о многочисленных убийствах, организованных ОУН, может показаться, что организация не дорожит человеческими жизнями, в том числе жизнями ее членов. Я отвечу на это очень кратко: люди, которые понимают, что могут расстаться с жизнью в любой момент, умеют ценить ее достоинства. Мы осознаем Ценность своей жизни и жизни других людей, но наша идея, насколько мы ее понимаем, настолько велика, что для ее реализации приходится жертвовать не сотнями, а тысячами человеческих жизней. ...Так как я прожил год с уверенностью, что лишусь своей жизни, я знаю, что испытывает человек, перед которым открывается перспектива потерять свое величайшее сокровище - жизнь. И все же, несмотря на это, я все это время не испытывал того, что чувствовал, когда отправлял других на верную смерть, когда я отправлял Лемика в консульство или того, кто убил министра Перацкого. Наша идея измеряется не тем, что мы готовы пожертвовать своей жизнью, а тем, что мы готовы пожертвовать жизнями Других»636.

В этой речи примечателен бездоказательный и идеологически структурированный нарратив, нацеленный на мобилизацию эмоций и демобилизацию ума. Эта манера сохранится в речах и сочинениях Бандеры До самой его смерти и заставит его последователей считать его лидером Украинского «освободительного движения» и даже полубогом. Будучи образцом классической пропаганды, речь Бандеры полна неверных, но

громких заявлений. Например, он заявил, что решение отправить Мацейко на смерть далось ему тяжело, тогда как на самом деле к Мацейко он относился плохо, поскольку на счету последнего было содействие полиции в поимке члена ОУН Мицика и «непрофессиональное отношение» к убийству Перацкого637.

Самым примечательным моментом в выступлении Бандеры стал его посыл о том, что «наша идея, в нашем понимании, настолько велика, что для ее реализации придется пожертвовать не сотнями, а тысячами человеческих жизней». Это утверждение является продолжением мизантропической и параноидальной идеологии Михновского, усиленной крайним национализмом Донцова и приверженностью ОУН к этническому и политическому массовому насилию - неотъемлемой части «перманентной» или «национальной революции», эвфемизированной как «освободительная борьба».

Когда Бандера завершил свое выступление, слово снова взял Прахтель-Моравянский. Он обратился к присяжным заседателям с патриотическим призывом «продемонстрировать родителям Бачинского и семье Бабия - жертвам украинской организации, - что поляки не одобряют зло, которое эта организация сотворила с ними и с украинским обществом»638.

После выступления Прахтель-Моравянского начались выступления адвокатов защиты. Член ОУН Горбовой, который защищал Бандеру не только как своего клиента, но и как своего Провідника, сказал, что «любовь к Родине была тем мотивом, которым подсудимый руководствовался в своих действиях». Затем он заявил, что, поскольку Бандера признал поступки, в которых его обвиняли, но не признал себя виновным, он не может считаться виновным639. Далее член ОУН Горбовой, защищавший своего Провідника, утверждал, что Бандера не может быть виноват, так как он преследовал не свои частные интересы, а выполнял национальную миссию, обусловленную украинской традицией640.

Защитники закончили свои выступления 27 июня 1936 г., и суд огласил приговор. Бандера и Мигалъ были приговорены к пожизненному заключению; Пидгайный, Малюца, Качмарский, Сенькив и Мащак -к пятнадцати годам тюрьмы; Спольский - к четырем годам и восьми месяцам; Макарушка - к четырем годам; Зарицкая, Пашкевич, Янов, Стецько, Ярош, Феник, Ивасик и Равлик - к двум с половиной годам; Шухевич, Гнатевич и Коцюмбас - к двум годам заключения. Федак, Свенцицкая и Рачун были оправданы641.

Своими действиями польские власти стремились не только заключить в тюрьму ведущих членов ОУН, но и нанести удар по структурам самой организации. На этом процессе, в отличие от первого, суд

не пытался нарочито продемонстрировать общественности, что он заказывает отдельных лиц или организацию, которые нападают на государство, организовывают заговоры или совершают убийства

по политическим мотивам. Тем не менее Львовский процесс, как и Варшавский, был пронизан политическими мотивами и проиллюстрировал всю сложность польско-украинских отношений. Обвиняемые пытались бросить вызов суду, судебной системе и польской власти, настаивая на том, что они