Жизнь Степана Бандеры: терроризм, фашизм, геноцид, культ - Гжегож Россолински-Либе

они не должны верить Малюце и не должны принимать во внимание его показания, поскольку у этого обвиняемого произошел нервный срыв, и поэтому полученным от него сведениям не стоит доверять547. Наконец, он попытался опровергнуть утверждение о том, что Перацкого убил Мацейко, сославшись на кусочки табака, найденные в пальто, оставленном убийцей. По словам Горбового, Мацейко не мог быть курильщиком, поскольку, во-первых, ОУН запрещает курение, а во-вторых, он болен туберкулезом. Поэтому, как заключил Горбовой, Мацейко и не мог убить Перацкого548.

Самым абсурдным в речи Горбового было его заявление, что ОУН не убивала Перацкого, то есть не совершала преступления, в котором ее же представители сознались еще в октябре 1934 года. И все же, заключил Горбовой, если бы ОУН убила министра, то Бандера, осознавая, что будет приговорен к смертной казни, «проявил бы свое национальное чувство» и не стал бы скрывать мотивы преступления549. Он также утверждал, что ОУН не могла совершить это преступление, поскольку ОУН никогда не совершает убийств за пределами «украинских этнических земель»550. Горбовой закончил свою речь призывом оправдать всех своих клиентов, за исключением двоих: в рядах ОУН явно состоит Качмарский, кроме того, имеют место «обстоятельства, которые убеждают суд в том, что и Бандера также являтся членом ОУН». Однако он просил о смягчении приговора Бандере, так как его клиент не признает себя виновным551.

Шлапак, защитник, выступавший вслед за Горбовым, попытался выдвинуть еще более своеобразную аргументацию. Он сказал, что «странная судьба, преследовавшая украинцев в течение веков, привела в зал суда этих двенадцать человек»552. Затем он заявил, что «если в результате какого-либо стихийного бедствия все документы, кроме материалов этого процесса, будут утрачены, то по ним можно будет восстановить историю нескольких лет независимой Польши»553. За это высказывание он был оштрафован на 300 злотых. После этого он заявил, что двенадцать обвиняемых оказались в зале суда, так как они хотели создать украинское государство. По словам Шлапака, этому делу они посвятили свою «молодость, свободу и даже жизнь». Шлапак начал цитировать польского поэта Юлиуша Словацкого, но его снова прервали и попросили перейти к делу554. Тогда он намекнул, что у Карпинца не было навыков и средств для создания найденного полицией взрывного устройства и что прокурор Желенский знает, где оно действительно было изготовлено, но скрывает эту информацию от суда. За этот выпад он снова был оштрафован на 300 злотых555.

Выступая от имени Климишина и Зарицкой, адвокат Павенцкий ухватился за замечание Рудницкого о том, что мышление членов ОУН было больным. Он не согласился с этим комментарием, но отметил, что если это так, то обвиняемые должны быть госпитализированы, а не наказаны556. В отличие от Горбового и Шлапака, в остальной части своего выступления Павенцкий оставался верен фактам. Он признал отдельные проступки своих клиентов, в том числе контрабанду нелегальных газет из Чехословакии, и просил о мягком приговоре, поскольку, по его словам, доказательств преднамеренности действий его клиентов не выявлено. По словам Павенцкого, Зарицкая помогала Мацейко с бегством в Чехословакию, не зная, что она имеет дело с убийцей Перацкого557. За это выступление прокурор Желенский высказал Павенцкому похвалу, и он не был единственным адвокатом защиты, которого Желенский поблагодарил таким образом558. Ганкевич, следующий адвокат ОУН, утверждал, что Мацейко не убивал Перацкого. Он заявил, что такая «могущественная и процветающая организация, которую поддерживают другие страны», не будет использовать «неопытного и не вполне интеллигентного юношу», каким был Мацейко559. По словам Ганкевича, Мацейко сказал Мигалю, что убил Перацкого, поскольку он был голоден и ему некуда было идти. Мацейко понимал, что ОУН поможет ему, если он возьмет убийство польского министра на себя560.

Ганкевич также заявил, что причиной пребывания Лебедя в Варшаве с 15 мая по 15 июня 1934 г. была любовь его клиента к Гнатковской. В день убийства «эти молодые люди гуляли по городу, осматривали достопримечательности и читали»561. Тот факт, что Гнатковская и Лебедь предоставили совершенно другие сведения об этом дне Ганкевич объяснил тем, что Лебедь солгал, стремясь защитить свою возлюбленную562. Адвокат назвал Гнатковскую невинной жертвой, которая никогда не принадлежала к ОУН и оказалась на скамье подсудимых только потому, что любила Лебедя. За это они оба и поплатились, поскольку любовь, по словам Ганкевича, оказалась «цыганским ребенком». Как и Горбовой, Ганкевич утверждал, что ОУН не убивала Перацкого и что доказательств, подтверждающих вину этой организации, нет. Он также утверждал, что было бы неправильно опускать в обвинительном заключении тот факт, что «сильные эмоции были вызваны политическими мотивами, ...даже можно сказать, что психозом», и мотивировали обвиняемых совершить преступление. Ганкевич закончил свою речь призывом: «Ваши сердца, Ваша честь, должны предостеречь вас от судебной ошибки»563.

Когда защитники закончили свои выступления, председатель предложил подсудимым воспользоваться возможностью выступить с последним словом. Из двух обвиняемых, которые решили изъяснятся

на суде по-польски, только Мигаль принял это предложение и выступил с речью, в которой он объяснил, почему он «сломался» после убийства Бачинского. Он начал свое выступление с рассказа о 1 ноября 1919 г., когда их школьный учитель попросил учеников никогда не забывать эту дату, годовщину создания ЗУНР, и поклясться в вечной любви к своей родине. Мигаль сказал, что он всегда оставался верным этой клятве. Но что-то в нем изменилось, когда он понял, что в действительности Бачинский не был полицейским информатором, как его уверяли в этом в ОУН. Ему приснился сон, в котором он увидел себя учеником, пишущим текст клятвы 1 ноября 1919 г., а рядом с ним - тело Бачинского и плачущие дети Бабия564.

13 января 1936 г. председатель объявил вердикт. Все обвиняемые (ил. 96) были признаны виновными в принадлежности к ОУН и в совместной организации убийства (или в оказании содействия убийце при побеге). Бандера, Лебедь и Карпинец были приговорены к смертной казни, однако в связи с резолюцией об отмене смертной казни, принятой польским Сеймом 2 января 1936 г., их приговоры были заменены пожизненным заключением. Обвиняемых также лишили ряда гражданских прав, в том числе права участвовать в выборах. Климишин и Пидгайный были приговорены к пожизненному заключению и лишены гражданских прав на всю оставшуюся жизнь. К тюремному заключению и лишению гражданских прав на указанные в скобках сроки были приговорены: Гнатковская (15 и 10 лет), Малюца, Мигаль и Качмарский (12 и 10 лет каждому из троих), Зарицкая (8 и 10 лет), Рак и Чорний (7 и 10 лет каждому из двоих)565.