Жизнь Степана Бандеры: терроризм, фашизм, геноцид, культ - Гжегож Россолински-Либе

class="p1">Еще более обескураживающий инцидент произошел на тринадцатый день судебного разбирательства. В 10:30 обвиняемый Малюца, глава организационной референтуры Краевой экзекутивы ОУН, встал и заявил, что в связи со вчерашними показаниями Спольского, а также в связи с его, Малюцы, собственными сомнениями (как в отношении собственного поведения, так и в отношении характера деятельности ОУН), одолевавшими его с самого начала судебного процесса, он готов давать показания по-польски. Суд немедленно удалил других обвиняемых из зала заседаний и заслушал Малюцу, который предоставил новые Подробности, еще более обстоятельные, чем полученные ранее от Мигаля (в частности, он раскрыл новые имена ряда членов ОУН). Эти показания Совпадали с показаниями Мигаля и информацией, которую в ходе Расследования предоставил Пидгайный. Когда Малюца закончил, адвокат

Шлапак спросил его, почему он все-таки решился давать показания. Малюца ответил: «Я пришел к выводу, что методы ОУН не подходят для украинского народа. Мы стреляли не только в поляков, но и в своих. Директор школы Бабий был застрелен таким же образом, как и моя ближайшая соратница, Мария Ковалюкивна [Ковалюк], о чем я только что узнал»522. Как только ОУН начала применять террор к близким ему людям, Малюца, как и Мигаль, изменил свое отношение к организации. Далее Малюца заявил, что во время беседы в Праге Коновалец поделился с ним своими сомнениями относительно некоторых методов, применяемых Провідником Краевой экзекутивы ОУН. Это дает основание полагать, что главными зачинщиками террора против собратьев-украинцев были Бандера и другие молодые представители Краевой экзекутивы523.

На тринадцатый день суда произошло еще одно примечательное событие. Инспектор Дугиелло рассказал о неизвестном осведомителе, предоставившим важную информацию. Адвокат защиты Ганкевич попросил назвать имя этого информатора, чтобы «примирить польский и украинский народы»524. Дугиелло не пожелал раскрыть это имя, поскольку такая информация является служебной тайной. Комментарий Ганкевича настолько возмутил прокурора Желенского, что последний выступил с короткой речью политического характера, чего до этого момента старался всячески избегать: «Высокий суд был свидетелем призыва, с которым я обратился к защите. Пускай господа адвокаты не подмешивают к этому делу политические элементы. Пусть не накаляют атмосферу. Это не процесс против украинского общества. Никто не должен даже на мгновение воспринимать его таковым... Мы обвиняем здесь только конкретных людей и конкретную организацию, которая, как мы слышали от самих обвиняемых, является бедой украинского общества»525.

Четырнадцатый день судебного разбирательства, 5 декабря 1935 г., начался с замечания председателя, который рассказал, что в предыдущий день Карпинец позволил себе выходку по отношению к сотруднику, сопровождавшему его при выходе из зала суда. Председатель попросил всех обвиняемых вести себя надлежащим образом и не заставлять его прибегать к особым мерам безопасности. Затем он зачитал показания Малюцы и попросил других подсудимых их прокомментировать. Бандера внезапно вскочил и суровым тоном что-то выкрикнул по-украински, что, по всей видимости, было «ужасным обвинением в адрес подсудимого Малюцы»526. Председатель попросил его замолчать, но Бандера потерял контроль над собой, становясь все более раздражительным и возбужденным. В конце концов председатель приказал охранникам удалить негодующего Бандеру из зала суда, что было сделано с применением силы, поскольку этому распоряжению Бандера не подчинился. Председатель объявил паузу.

Карпинец тут же встал и громко заговорил по-украински, в результате чего его также удалили из зала суда. После этих инцидентов председатель распорядился рассадить обвиняемых на расстоянии друг от друга и от адвокатов защиты, усадив между ними полицейских, как это было в начале судебного процесса527.

11 декабря 1935 г. вновь прозвучало обвинение в применении пыток. Свидетель Ярослав Штойко, член ОУН, ранее приговоренный к пяти годам тюремного заключения, попытался отозвать свои предыдущие показания, утверждая, что он находился под воздействием ослабивших его длительных допросов и что его фактически заставили сознаться в том, чего он никогда не делал. Отвечая на это выступление и косвенным образом на некоторые предыдущие, прокурор Желенский сказал, что чем больше кто-то «кры-сятничает» на своих соратников и раскрывает данные о деятельности ОУН перед судом, тем больше такой человек считает, что он имеет право критиковать весь процесс, обвинять полицию и даже прокурора в том, что они его мучают и принуждают к даче показаний528.

Трудно установить, действительно ли во время допросов члены ОУН подвергались пыткам. Представители ОУН использовали судебные процессы в политических целях и часто делали заявления, целью которых было привлечение внимания общественности. Заявления о пытках, безусловно, были из этого ряда. Некоторые обвиняемые, ранее предоставившие важную информацию о деятельности организации, позднее, опасаясь возможных преследований со стороны ОУН, заявили, что они сделали свои показания под пытками. По-видимому, следователи, которым было дано указание не нарушать закон и не причинять боль подсудимым, все-таки допрашивали несколько дней кряду и без перерыва как Бандеру, так и тех, кто впоследствии настаивал на опровержении своих показаний. Это явно противоречило этике допроса и было почти равносильно пыткам529.

В течение всего судебного процесса председатель, и особенно Прокурор Желенский, прилагали немалые усилия по предотвращению Пропагандистских выходок, которые позволяли себе обвиняемые и их адвокаты, превращая судебный процесс в политический. Несколько Другая позиция была у второго прокурора. 27 декабря 1935 г. Рудницкий выступил с длинной речью, в которой он подвел итоги судебного процесса и напомнил о недавней парламентской резолюции об отмене смертной казни. В его речи также были затронуты проблемные аспекты взаимоотношений поляков и украинцев, проживающих во II Речи Посполитой. Так, он позволил себе сравнить современное положение украинцев с положением поляков в Российской империи: «Однако существует огромная разница между польским обществом

в 1863 г. [когда произошло Январское восстание против Российской империи] и украинским обществом в 1918-м и в 1933-м. В 1915 г. лишь горстка русских отставных попечителей имений, несколько сотен полонизированных чиновников и различные символы русского господства оставались тут [на территории, на которую претендовали поляки]. В течение нескольких часов их сумели быстро устранить с польских территорий. Они исчезли, подобно тому, как вода стекает с гранитной плиты, не оставив и следа на польской земле. Однако мы [поляки] не можем уйти с территорий, на которые претендует ОУН, так как мы не колонизаторы, мы живем на них 600 лет. Даже если польская армия и администрация уйдут, польские крестьяне и образованные люди все равно останутся, как никуда не денутся польский интеллектуальный и литературный вклады. Я не говорю при этом, что украинская культура не должна развиваться, но эта страна - страна польской культуры, польского и украинского населения... Если мы уйдем и оставим польское население, оно станет национальным меньшинством, но меньшинством значительным, поскольку на этих землях