Наши за границей. Где апельсины зреют - Николай Александрович Лейкин

земляк. – Чистый белый мраморный стол, вот и все. Простота и опрятность. Посмотрите также на сервировку. Ведь эдакой тарелкой можно гвозди в стену заколачивать, до того она толста.

– Коньяк, мадам, коньяк… Апортэ… – торопил прислугу Николай Иванович.

– Cognac? À présent? – удивленно спросила та. – Mais vous n’avez pas encore mange…[318]

– Да, да… Это по-русски… – пояснил ей на французском языке земляк. – В России всегда пьют крепкое вино перед едой, а не после еды. Это для аппетита. Принесите нам, пожалуйста, флакончики коньяку и порцию сыру.

Коньяк подан. Мужчины начали пить. Прислуга с удивлением наблюдала за ними издали, пожимала плечами и переглядывалась с другой прислугой, указывая на мужчин глазами. Подан суп. Мужчины выпили коньяку и перед супом. Видя это, прислуга чуть не расхохоталась и поспешно отвернулась, еле удерживая смех. Это не уклонилось от взора Николая Ивановича.

– Чего это их коробит? – спросил он земляка.

– Не принято здесь пить коньяк перед едой. Его пьют только после еды, и вот этим прислуживающим барынькам и кажется это дико.

– Дуры, совсем дуры!

Но вот появилась и индейка с гусем, еще только снятые с вертела, шипящие в своем собственном жире, распространяющие запах, разжигающий аппетит. Их несли две женщины на двух блюдах. Сзади них шествовал повар с ножами за поясом и с салатником, переполненным салатом. Женщины и повар никак не могли сдерживать улыбки. Повар даже не утерпел и проговорил:

– Voyons, messieurs… Il faut avoir grand appetit pour manger tout ça[319].

Он вынул из-за пояса нож, спросил, не нужно ли разнять птиц, и, получив утвердительный ответ, разрезал их самым артистическим образом. Николай Иванович накинулся на гуся, Глафира Семеновна и земляк навалились на индейку.

– Каково изжарено-то? – торжествующе спрашивал земляк.

– Прелесть! – отвечал Николай Иванович, набивая себе рот.

Повар и прислуживавшие женщины стояли в отдалении, с любопытством смотрели на едоков и, улыбаясь, перешептывались. Женщин стояло уже не две, а пять-шесть. К любопытным присоединился еще и повар. Очевидно, они даже спорили, съедят ли посетители все без остатка или спасуют. Но птицы были громадны. Глафира Семеновна первая оттолкнула от себя тарелку. Земляк тоже вскоре спасовал. Дольше всех ел Николай Иванович, кладя себе попеременно на тарелку то кусок гуся, то кусок индейки, но и он вскоре отер губы салфеткой и сказал:

– Ассе. Теперь вен руж…[320] Теперь красным винцом позабавимся. Вот это настоящий обед, вот это я понимаю! – воскликнул он. – Мерси, земляк, что указал место, где можно поесть вволю.

Он взял его за руку и потряс ее.

У прислуги и поваров заметно было движение.

«Je disais que c’est difficile»[321], – заговорил усатый повар и получил от другого повара какую-то серебряную монету. Очевидно, что они держали пари, будут ли съедены гусь и индейка, – и усатый повар выиграл пари.

Земляк поманил к себе прислуживавшую при столе женщину и отдал приказ, чтобы остатки жаркого были завернуты в бумагу, что и было исполнено. Подавая на стол пакет с остатками жаркого, женщина сказала по-французски:

– Вам вот втроем не удалось и половины съесть от двух птиц, а два месяца тому назад нас посетил один англичанин, который один съел большого гуся.

Земляк тотчас же перевел это своим собеседникам.

– Ничего не значит. И я бы съел целого гуся, ежели бы сейчас же после обеда соснуть часика два, а ведь нам нужно сегодня идти в театр, – сказал Николай Иванович, наливая себе и земляку красного вина в стаканы. – Ну-с, за упокой гуся. Славный был, покойник! Чокнемтесь, земляк.

– Извольте. Но надо также помянуть и индейку. За упокой индейки… Большого достоинства была покойница.

– Да, да… спасибо им обоим. По их милости я в первый раз за границей наелся досыта.

И Николай Иванович и земляк сделали по большому глотку вина из своих стаканов.

LIX

Уже стемнело, когда компания покончила со своим обильным, но не разнообразным обедом. Николай Иванович и земляк выпили много и порядочно разгорячились. Николай Иванович хотел пить еще, но земляк остановил его.

– Довольно, довольно. Пора и в цирк на представление индейцев, а то опоздаем, – сказал он. – Цирк этот отсюда неблизко. Он за городом. Положим, мы туда пойдем по железной дороге Ceinture, но когда еще до станции дойдешь. А выпить мы и в цирке можем.

Они захватили с собой остатки жаркого, вышли из съестной лавки и отправились на станцию железной дороги. Пришлось пройти нисколько улиц.

– Дикие эти индейцы-то, которые будут представлять? – поинтересовалась Глафира Семеновна.

– Дикие, дикие… – отвечал земляк. – Двести пятьдесят лошадей, двести всадников, буйволы, собаки, масса женщин и детей – и все это стреляет, сражается. Говорят, индеечки есть прехорошенькие, – прибавил он, толкнув в бок Николая Ивановича и подмигнув глазом, но тут же спохватился, что вместе с ними находится Глафира Семеновна, и умолк.

Николай Иванович, в свою очередь, подтолкнул земляка.

– Тсс… Самовар тут… – сказал он, припоминая его изречение, что в Тулу с своим самоваром не ездят.

– Какой самовар? – спросила Глафира Семеновна мужа, не понимая в чем дело.

– Так, никакой. Чего тебе? Мы промеж себя.

– Ты, кажется, уж с коньяку-то заговариваться начинаешь? Где ты самовар увидал?

– Ну вот… Пошла, поехала… Теперь тебя и не остановишь.

Глафира Семеновна сердито вздохнула:

– Ах, как я не люблю с тобой с пьяным возиться!

– Да где же я пьян-то, где? И что мы такое выпили? Самую малость выпили.

Произошла пауза.

– Пожалуйста, только ты, Николай Иваныч, с этими дикими не связывайся, – опять начала Глафира Семеновна. – А то ведь я тебя знаю: ежели у тебя в голове муха, то ты и с диким рад пить. И что это здесь в Париже за мода на диких? Город, кажется, образованный, а куда ни сунься – везде дикие.

– Выставка, сударыня, народы съехались со всего мира, – отвечал земляк. – Европейцы-то уж пригляделись, ну а дикие – новинка. Действительно, здесь в Париже на диких большая мода.

– Нет, нет. Тут конное представление, и ничего больше.

Разговаривая таким манером, они дошли до станции. Поезда Chemin de fer de Ceinture, проходящие каждые четверть часа, не заставили долго ждать отправления. Раздался звук рожка, возвещающего приближение поезда, послышался глухой стук колес, и поезд, шипя паровозом, подкатил к станции. Николай Иванович, Глафира Семеновна и земляк быстро вошли в маленький вагон и разместились на местах. Рожок – и поезд опять тронулся. Он шел тихо, каждые пять минут останавливаясь на маленьких станциях, впуская пассажиров. Маленькие вагоны и частые остановки на маленьких станциях развеселили почему-то рассердившуюся было Глафиру Семеновну. Она улыбнулась и проговорила:

– Совсем игрушечный поезд.

– Он вокруг всего Парижа идет, обхватывает его поясом, и потому эта железная дорога так и называется поясом, – сказал земляк. – Железнодорожный поезд не минует ни одной окраины города. Однако мы сейчас приедем на ту станцию, где нам сходить. Приготовьтесь.

– Что нам приготовляться! – воскликнул Николай Иванович. – Закуска с нами, а выпивку там найдем, – прибавил он, показывая пакет с остатками жаркого. – Ты, Глаша, уж сердись или не сердись, а я гуськом покормлю какую-нибудь дикую индейскую бабу. Мне хочется посмотреть, как дикие едят.

Глафира Семеновна махнула рукой и отвернулась.

Но вот поезд остановился на той станции, до которой ехала компания.

Компания вышла на платформу. Вся платформа была заклеена громадными афишами, возвещающими о большом военном представлении труппы краснокожих индейцев и белых американских поселенцев. На четырех углах афиши были изображены раскрашенные отрубленные головы, вздетые на пики. Мальчишки-блузники в высочайших картузах продавали программы представления, размахивая ими и выкрикивая по-французски: «Особенное представление! Торопитесь, торопитесь, господа, смотреть. Индейцы только семь дней пробудут в Париже! Блистательное представление!»

LX

Станция железной дороги находилась под горой. Поднявшись по каменным ступеням на горку, супруги, предводительствуемые земляком, свернули в какую-то улицу и наконец вошли в сад. У ворот с них взяли по франку за вход. Сад представлял из себя лужайки, очень мало засаженные деревьями и кустарниками. Между кустарниками и деревьями то там, то сям виднелись конические хижины индейцев. Из верхних концов конусов