Наши за границей. Где апельсины зреют - Николай Александрович Лейкин

– Врешь, врешь! Ты сам был рад. Иначе бы ты должен был сразу ударить ее по зубам и тащить к городовому.

– Здравствуйте! Ты благодари Бога, что городового-то около не было, а то после драки не миновать бы нам полицейского участка.

– За что?

– За нарушение общественного спокойствия и оскорбление тишины.

– Так ведь она первая начала. Как она смеет трогать общественное спокойствие законной жены? Это и есть нарушение оскорбления…

– За ласку не наказывают, а ведь в драку-то ты первая полезла. Ты ее первая зонтиком.

– Ну довольно, довольно. Все-таки я в этом поганом Париже, где на каждом шагу дикие, оставаться больше не намерена. Сегодня зайдем в Луврский магазин, попросим, чтобы платья мои были готовы сегодня вечером или завтра утром, – и вон из Парижа.

– Ну душечка, мы еще самого Парижа-то не видали.

– Сегодня возьмем извозчика и объездим Париж. На выставку, где дикий на диком едет и диким погоняет, я ни ногой. Так вы и знайте! Прежде всего я хочу посмотреть Латинский квартал, что это за Латинский квартал такой. А то во французских романах читаю про Латинский квартал и вдруг его не видала. Вот это интересно. Там и Агнеса-цветочница жила, там и…

Николай Иванович что-то хотел возражать, но Глафира Семеновна перебила его:

– Молчите, молчите. Всякий бы на вашем месте после вчерашнего скандала молчал, поджавши хвост, а вы…

– Но ведь скандал сделала ты, а не я…

– Довольно!

И Глафира Семеновна не дала говорить мужу.

Приготовив дома чай и напившись чаю, они часу в двенадцатом дня вышли из гостиницы. Было воскресенье. Париж праздничал. Лавки и магазины были наполовину закрыты. На улицах совсем было не видать блузников, не видать было и свободных извозчиков, хотя с седоками они двигались целыми вереницами. Омнибусы были переполнены публикой и тащили народ в пестрых праздничных одеждах. Глафира Семеновна, все еще раздраженная, бежала вперед, Николай Иванович шел за ней сзади. Так они пробежали две-три улицы.

– Удивительно, что ни одного извозчика! – сердито проговорила Глафира Семеновна.

– Праздник. Все разобраны. Видишь, народ гуляет, – отвечал Николай Иванович. – Я думаю что Луврский-то магазин сегодня заперт.

– Врете, врете вы! Это вы нарочно, чтобы нам подольше в Париже остаться. Но заперт он или не заперт – мы все равно в него поедем.

На углу какого-то переулка был ресторанчик. Несколько столиков со стульями стояли около этого ресторанчика, на тротуаре и за столиками сидела немудреная публика: черные сюртуки с коротенькими трубками в зубах, пестро одетые, очевидно в праздничные одежды, женщины. Некоторые женщины были с букетиками живых цветов на груди. Публика эта пила кофе, красное вино, закусывала сандвичами – маленькими булками, разрезанными вдоль и с вложенными в нутро тоненькими ломтиками мяса или сыра. Тут же около ресторана стояла и извозчичья колясочка. Извозчик, пожилой толстый человек с гладкобритым, необыкновенно добродушным полным лицом, подвязывал к морде лошади торбу с кормом.

– Коше! Ву зет либр?[325] – спросила Глафира Семеновна извозчика.

Извозчик галантно снял шляпу и отвечал по-французски:

– Да, мадам, я не занят, но нужно завтракать, il faut, que je prenne mon cafe. Если вы хотите подождать, пока я позавтракаю, то я к вашим услугам. C’est seulement un quart d’heure…[326] Присядьте здесь, спросите себе что-нибудь и подождите меня. Я сейчас.

Отойдя от лошади, извозчик даже стул подвинул Глафире Семеновне. Такая галантность поразила ее, и она, улыбнувшись, сказала: «Мерси».

– Удивительно смешной извозчик, – обратилась она к мужу. – Просит подождать, покуда он позавтракает. И как учтиво? Вот бы нашим извозчикам поучиться. Ты видишь, он даже и стул подвинул мне. Делать нечего, надо будет подождать его, потому что извозчиков свободных нет, а пешком я бегать не намерена. Садись. Кстати, спросим себе что-нибудь перекусить. Я тоже есть хочу.

Николай Иванович и Глафира Семеновна поместились за столиком около двери в ресторанчик. Извозчик, войдя в ресторанчик и вернувшись оттуда, что-то смакуя жирными крупными губами, поместился за другим столиком, невдалеке от супругов.

– Il fait beau temps, madame. N’est-ce pas?[327] – обратился он к Глафире Семеновне с улыбкой.

Та ничего не ответила и толкнула ногой мужа.

– Боже мой, он не только сел около нас, но даже заговаривает с нами о погоде, – сказала она.

– Пожалуйста, только не делай скандала, сделай одолжение, без скандала…

– Зачем же тут скандал? Он очень учтиво… Но я не знаю, право, отвечать ему или не отвечать, ежели еще заговорит. Все-таки извозчик.

– Ответь, ежели слова знаешь. Тебя не убудет.

Женщина в белом чепце, переднике и с букетом на груди принесла на столик извозчику кусок хлеба, несколько редисок и кусочек масла на тарелочке. Извозчик принялся закусывать.

LXIV

Поджидая завтракающего извозчика, супруги спросили себе сандвичей и красного вина и с любопытством смотрели, как он, сидя около них, закусывал редиской и хлебом с маслом. Уничтожив редиску, он спросил себе ломоток сыру и красного вина и опять принялся есть.

– Редиска… сыр… Смотри, смотри… Да он завтракает совсем на аристократический манер… – подтолкнула Глафира Семеновна мужа. – Вот как здесь, в Париже, извозчики-то живут: красное вино за завтраком пьют.

Извозчик, должно быть, заметил, что о нем идет речь. Он улыбнулся и, когда Глафира Семеновна, отрезав от сандвича кусочек, положила его себе в рот, сказал, кивнув головой:

– Bon appetit, madame.

Глафира Семеновна поблагодарила его также кивком и пробормотала мужу:

– Заговаривает, положительно заговаривает с нами. Ты слышал, что он сейчас сказал мне «Приятного аппетита»?

– Полировка, французская полировка… – отвечал Николай Иванович.

– Ну и у них есть невежи, а это какой-то особенный.

Допивая красное вино, извозчик, как бы извиняясь перед супругами, что он их задерживает, опять обратился к Глафире Семеновна по-французски:

– Еще чашку кофе, мадам, и я к вашим услугам.

– Даже кофей будет пить после завтрака – вот какой извозчик, – перевела Глафира Семеновна слова извозчика Николаю Ивановичу.

Прислуживавшая женщина действительно принесла извозчику большую чашку кофе с молоком, и он принялся за кофе, медленно хлебая его с ложки. Проглотив несколько ложек, он опять начал:

– Господин не говорит по-французски?

При этом он кивнул на Николая Ивановича.

– Нон… Эн пе иль компран, ме не парль, – отвечала Глафира Семеновна.

– Il me semble, madame, que vous êtes russes[328]. Глаз парижского извозчика никогда не обманывается насчет русских. Вы русские?

– Вуй, ну сом рюсс.

Извозчик приподнял клеенчатую шляпу, прищелкнул языком и сказал:

– Brave nation…[329] И должен вам сказать, что все наши симпатии к русским…

Наконец извозчик залпом допил из чашки остатки кофе, положил на стол за завтрак деньги и, встав из-за стола, сказал:

– Теперь я к вашим услугам, мадам. Благодарю за вашу любезность, что подождали меня. Прошу вас в экипаж.

Поднялись из-за столика и супруги. Глафира Семеновна шла вперед, Николай Иванович следовал сзади. Они подошли к экипажу, и лишь только Глафира Семеновна приготовилась садиться и занесла ногу на подножку экипажа, извозчик тотчас же подставил ей руку, свернутую калачиком. Глафира Семеновна остановилась и недоумевала.

– Обопритесь, обопритесь, мадам, на мою руку, – заговорил извозчик, и тут же прибавил: – О, я вижу теперь, что этот господин ваш муж, а мужья вообще плохие кавалеры.

Глафира Семеновна оперлась на руку извозчика и, поблагодарив, села в экипаж.

– Каков извозчик-то! – толкнула она усаживающегося с ней рядом мужа. – Боже мой, да это даже и не похоже на извозчика, до того он учтив.

– На чай хочется получше получить – вот он и подлащивается.

– Однако посмотри, как ловко он подал руку; совсем на офицерский манер. Ты прими в соображение, что ведь он старик.

– Наполировался. Старику-то наполироваться еще легче.

Извозчик между тем влез на козлы, и экипаж поехал.

– Удивительно, какой элегантный извозчик, – продолжала Глафира Семеновна. – Ты знаешь, он даже и тебя осудил, что ты не подсадил меня в экипаж.

– А за это ему по шапке. Какое такое он имеет право над седоком смеяться?

– Ну, ну… Пожалуйста, пожалуйста… Ты бы вот