Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

— Девочки, знайте — это наша Корса. Победоносная и непобедимая Корса! — торжественно объявил Рубик. — Единственная женщина-командир в ДНР. У неё был артиллерийский дивизион в Горловке. Вся семья военная — отцы, деды. И она жила реактивной артиллерией! Нет другой такой женщины в мире! У Корсы и серёжки были в виде пушек, представляете? Корса говорила: «Я не воюю с Украиной. Я уничтожаю фашизм!» Враги называли её Леди Смерть и Волчица. Три покушения было на неё. Обходилось. Четвёртое стало роковым.

Рубик перевёл дух и продолжил. Абонент по ту сторону экрана делал памятник крупнее, чтоб мы могли рассмотреть его во всех деталях.

— Дочь Корсы, Алёнка, воевала с ней вместе. Какая мать захочет, чтобы дочь была с ней на поле боя? Корса понимала, что у дочери её характер. Сама родила. И потому они были рядом. У Алёнки позывной был Алёшка. Вспомнил вдруг. Вот дочери и вручили награды Корсы посмертные. 3 августа 2022 года не стало полковника Ольги Корсы, девочки! Корса теперь Герой России. Герой ДНР. Она делала всё, чтоб в Донбассе наступил мир. Теперь очередь за нами! — закончил Рубик и замолчал.

Я смотрела на экран его телефона.

Внизу памятника читалась надпись: «Прибавилось в войске Христовом отважных. За Корсу обязаны мы победить».

— Так-то, Ира-джан, — сказал Рубик. — Так и победим. Сегодня ещё помолимся. А в понедельник операция. Выпишусь — и в Таганрог. Запомни это имя — Армен Саркисян. Это он делает памятник на свои деньги. А я заберу его из Таганрога, установим в Донецке и… И глядя на Корсу, снова пойдём вперёд! К Победе.

— Как тебя зовут, Рубик? — спросила я. Он посмотрел на меня удивлённо, а потом правильно понял вопрос.

— Дмитрием крещён.

Помоги, Господи, болящему Дмитрию. Помоги, Господи, нам всем. Никаких других вариантов нет. За Корсу обязаны мы победить. И — победим.

1 мая 2024 года

Субудай, Сергей, Василий-Нартай

Не было другого варианта отметить награду «За вклад в Победу над украинским нацизмом». И я пошла в госпиталь. В свою пятнадцатую палату. Лица, души, ноги, руки, двери, ступени, лифты, костыли, громыхающие тележки с едой, каталки. И снова. По кругу. Это мой выбор — быть сегодня здесь. И завтра тоже.

* * *

Парня у окна зовут Субудай. Я помню уроки истории: Субудай был лучшим полководцем Чингисхана. Больше я про того полководца ничего не знаю. А этому Субудаю было лет двадцать на вид. Невысокий, похож разрезом глаз на бурята, чёрные волосы торчат щёточкой. Ранена кисть. Рука в гипсе. На бедре повязка. Лоскут кожи сняли с бедра. Вчера оперировали.

— К вам записываться надо?

— Обязательно, — серьёзно кивнула я. — Запишись.

Мужики в палате расхохотались.

— Сколько лет тебе? — спросила я.

— Двадцать шесть уже, — сказал Субудай. И, будто извиняясь, добавил: — Я знаю, что выгляжу моложе.

— Откуда ты?

— Южная Сибирь.

Я кивнула. Это всё объясняет.

— Субудай, Субудай, — крутила пластинку я у себя в голове, чтоб не забыть имя. И тут меня осенило: — А какой у тебя позывной?

— Шаман меня звали, — ответил он и тут же объяснил: — У меня оберег был на шее. Кость волка. Вот парни и назвали меня Шаман. Но я не шаманил так-то. Но, когда ранило, меня сюда привезли — оберег пропал. Потерялся. На операцию снимали с шеи, а потом не нашли. У нас говорят: оберег отработал своё. Это даже хорошо. Значит, защитил от того, от чего должен был защитить. Когда придёт время, ко мне новый оберег придёт.

* * *

На койке около двери лежит Сергей. Здоровались, и только. Огромный аппарат на руке и плече с фиксацией почти в шею — из-за чего голова всё время склонена набок. Больно и неудобно в любом положении. Около пятидесяти лет на вид. Волосы с сединой, вылинявшие от времени, пегие будто. И цвет лица — под цвет весенней зелени. Много крови потерял. Огромные глаза. Взгляд — как с икон.

Сергей каждый раз смотрел на то, как я работаю с бойцами в палате. Проходил мимо. Стоял рядом. И вот — сегодня попросил поработать с ним. Я удивилась. Рисковый.

До Сергея можно только бережно дотрагиваться — касаниями крыльев бабочки. Всё остальное будет усиливать боль. А Сергей же не знает, что я так умею. Он видел, как я работала со спинами мужиков в палате, сквозь их вздохи и шутки, и… я села рядом.

— Пристраивай, — говорю, — голову и руку на подушку. Постарайся как можно удобнее уложить. Я буду работать с кистью сегодня.

Кисть раненой руки выглядела, как будто её укусили пять ос. Раздутая донельзя.

— Это я неудобно поспал, и она отекла, — объяснил Сергей.

— Закрывай глаза. Не смотри, что я буду делать, чтоб не волноваться.

Я касалась кисти. Запускала лимфоток по руке. Работала с пальцами. Сергей глубоко дышал. Из глаз текли слёзы. Вытирать он их не мог. Второй рукой опирался на кровать. Слёзы текли и текли.

— Мне сорок семь. Я из Томска. Двадцать лет я прожил с женой рядом. У нас такая счастливая жизнь была. Дочь родилась. Ей сейчас девятнадцать. Учится на юридическом. Зачёты сдала, теперь экзамены сдаёт. Я думал, как я будет. Погоны наденет. Но нет, не захотела. Я пенсионер. В Росгвардии служил. Капитан. Сейчас дочке помогает моё руководство. Жена умерла два года назад. Ковид. Мы оба болели тяжело. У меня было семьдесят процентов поражения лёгких. Выкарабкались. Почти. Её должны были выписывать из больницы, и тут ей врач сделала укол. Это врачебная ошибка. Ей не должны были его колоть. И она сразу, в тот же день, умерла. Одна. В больнице. Меня рядом не было.

Слёзы текли и текли. Я оторвала руки от кисти Сергея. Вытерла слёзы. И продолжила работать с кистью.

— Я хотел выяснить всё. Но все данные из истории болезни жены быстро уничтожили. Мне не хватило звёздочек на погонах, чтобы чего-то добиться. Врач даже не поговорила со мной. Не извинилась. В этот же день ушла на больничный. Мы остались с дочкой вдвоём. Вспоминать ту жизнь, где мы были вместе. За двадцать лет мы с женой даже ни разу не ссорились. Ну, то есть, может, ссорились немножко — что я хлеб не купил или что. Жили всё время в мире и любви. Как положено. И тогда я погоревал. И пошёл воевать. Дочь меня поняла. Восемь месяцев отвоевал. Пока был там, мысли о жене