Жизнь в белых перчатках - Керри Махер

— Спасибо тебе.

Олег забрал у нее рисунки, аккуратно положил на пол, забрался к Грейс на шезлонг и поцеловал ее с такой нежностью, что одна из недавних слезинок сбежала по щеке вниз. К сладости его прикосновений примешалась соленая нотка.

— Что бы ты сделала, если бы тебе разрешили сыграть в «Деревенской девушке» в случае твоего согласия на роль в «Зеленом огне»? — спросил ее по телефону Джей.

Цена. У всего есть цена. Но Грейс ее заплатит. Она ожидала худшего.

— Решено. — Был ее ответ.

И меньше чем через неделю уже сидела с Ритой в их кухне на Суитцер-авеню. Несколько предыдущих дней пронеслись в вихре. Она бегала по магазинам и наводила дома порядок к приезду Олега. Он обещал прилететь, но Грейс уже успела пожалеть об этом. Она хотела его видеть почти больше всего на свете — однако все усилия нужно было сосредоточить на «Деревенской девушке». Но она справится, научится совмещать любовь с работой, с искусством, думала Грейс, и чихать на отца, которому она даже не удосужилась позвонить, чтобы сообщить о своем возвращении в Голливуд.

— Похоже, Бинг Кросби не хотел, чтобы мне дали эту роль, — сказала Грейс Рите. — Он считает, что я слишком молода и неопытна для нее.

— Вдобавок ты еще и слишком красива для нее. Но не все ли тебе равно? Ты докажешь, что он ошибается.

— Проблема в том, что я боюсь: а вдруг он прав? Вдруг я действительно слишком неопытная?

— Элизабет Тейлор, когда она сыграла в «Национальном бархате», было всего одиннадцать, а Джуди Гарленд в «Волшебнике страны Оз» — семнадцать.

— Но они были детьми, это совсем другое дело.

— Не вижу разницы. Это всего лишь доказывает, что великолепно сыграть можно в любом возрасте и с любым количеством опыта.

Грейс вертела на столе свой стакан чая со льдом. Приятное ритмичное шуршание сопровождалось веселым позвякиванием ледяных кубиков. Но Риту это, похоже, сводило с ума, потому что она накрыла руку Грейс своей, останавливая подругу, и проговорила:

— Думаешь, Лиз и Джуди не опасались перед началом съемок, что роли им не по зубам?

Грейс скептично подняла бровь, глядя на Риту:

— Ладно-ладно, может, Элизабет Тейлор не опасалась. Но это только потому, что она…

— Элизабет Тейлор.

— Ты знаешь, что я пытаюсь сказать! — зарычала от нетерпения Рита.

— Знаю, и я тебе благодарна, — вздохнула Грейс. — Но я приложила столько усилий, чтобы добиться этой роли и чтобы студия меня отпустила. Не хочу никого подвести.

— Да забудь ты обо всех! — категорично отрезала Рита. — Единственный человек, которого тебе нельзя подвести, — ты сама. Сыграй так, чтобы ты могла гордиться, и плюнь на остальных.

«Если бы все было так просто», — подумала Грейс, но спорить не стала, ведь подруга изо всех сил старалась ее поддержать.

— Ты права, — сказала Грейс. — И вообще, что понимает Бинг Кросби?

На самом деле она предполагала, что понимает он очень многое. К тому же он был в этом фильме более значимой фигурой, чем она. Роль, которую ему предстояло сыграть, как бесцеремонно заявляли наименее деликатные источники киноновостей, до неловкости мало отличалась от его собственной жизни. Его герой, Фрэнк Элджин, некогда был популярным театральным артистом и певцом, но потом алкоголь взял над ним верх. Потом он получил последний шанс вернуться на сцену, потому что режиссер, Берни Додд, возможно, единственный в Нью-Йорке еще верил в него. Додд (его играл Уильям Холден, и Грейс рада была вновь встретиться с ним после «Токо-Ри») полагал, что все беды Элджина от его чересчур заботливой жены Джорджи. К концу фильма Фрэнк вынужден признать собственные грехи, а Додд скрепи сердце начинает понимать правду о Джорджи.

Бинг, чья карьера в последние годы пошатнулась из-за избытка вечеринок и женщин, не хотел, чтобы кто-то встал на пути у его собственного возвращения. Не говоря уже о «принцессе с Главной линии». Именно так, по словам Джея, певец воспринимал Грейс, что доказывало, как мало он о ней знал. Будь она на самом деле принцессой с Главной линии, ее родители, возможно, постарались бы разглядеть дочь и ценить ее достижения.

Грейс надеялась, что Рита права и Бинг быстро изменит свое мнение, поняв шикарную иронию ситуации, в которой оба они будут играть собственных антагонистов. Ведь пусть даже личная жизнь Бинга и имела много общего с жизнью его героя, для публики он по-прежнему оставался благополучным певцом с приятной внешностью; человеком, чьи песни действовали как прикосновение царя Мидаса. Было в роли Джорджи нечто, привлекавшее Грейс сильнее всего и заставлявшее верить, что она сыграет хорошо, несмотря на собственную молодость, которую можно спрятать при помощи грима и нарядов, подобранных ее драгоценной Эдит: то, с каким непониманием встретилась эта женщина. Многие годы она беззаветно любила и поддерживала мужа, терпела дурное обращение и от Фрэнка, и от людей вроде Додда, в точности как Корделия из «Короля Лира», давно и нежно любимой Грейс трагедии. Поэтому Джорджи ушла в себя и вылупилась из своего кокона печали, лишь когда в ней наконец-то увидели ту непоколебимую женщину, которой она была на самом деле.

Привлекало ее и место действия фильма. В «Деревенской девушке» рассказывалось о театре — первой любви Грейс. «Нет ничего загадочнее и тише темного театра… в беззвездную ночь», — говорит Джорджи Элджин Берни Тодду на пустой сцене. Эта реплика проникла в душу Грейс, в самую ее сердцевину, держала и не отпускала. Пусть она играла роль Джорджи не на сцене, но все это было настолько близко к театру, насколько вообще возможно для фильма, если это не кинематографическая интерпретация Шекспира или Чехова. И в неожиданно счастливом финале именно театр и вдохновенный труд на его ниве и его вдохновением спасли Фрэнка Элджина, а вместе с ним и Джорджи. Грейс надеялась, что это тоже поможет им с Бингом сблизиться.

Пробные прогоны не всегда проходили удачно. Бинг суетился и нервничал. Ища ему оправдания, Грейс твердила себе, что он просто глубоко входит в роль. Но когда при знакомстве он едва пожал ей руку, Уильям Холден поднял брови и бросил на Грейс взгляд, говорящий: «И это все, на что он способен?» Грейс старалась вести себя профессионально, произносить реплики и следовать указания Джорджа Ситона, который в сравнении с Альфредом Хичкоком положительно казался безъязыким. Но он вообще вел себя сдержанно и больше всего говорил с актерами о силе сценария, что не удивляло Грейс, ведь Ситон был не только режиссером, но и писателем. Собственно,