Позывной «Хаос». Обучаясь быть лидерами - Джеймс Мэттис

«Мы выследили этих парней, когда они пересекли сирийскую границу, и поймали их в шестидесяти пяти милях от ближайшего города. Более двух десятков мужчин призывного возраста случайно выбрали кемпинг, где нет женщин? Как-то чертовски многовато для свадебной вечеринки. Давайте не будем наивными».

Пресса по праву играет роль адвоката дьявола и в этом качестве не обязана быть правдивой или точной. Но кем бы вы ни были — генералом или генеральным директором, победителем или проигравшим, — вы должны бороться с ложными нарративами, иначе их наверняка примут за факты. В информационный век вы не можете спрятаться в своем кабинете, позволив своему сотруднику, ответственному за связи с общественностью, отвечать на сложные вопросы.

Моя позиция заключалась в том, чтобы позволить репортерам идти туда, куда они хотят. Приставьте к ним сержанта, чтобы они не попали под лопасть вертолетного винта, но дайте им возможность видеть реальность. Я не хотел повторения «пятичасовых глупостей» 1960-х годов, когда чрезмерно позитивная и зачастую превратно истолкованная информация из Вьетнама подавалась высшими военными чинами все более скептически настроенной, а затем и циничной прессе. Если есть что-то, что вы не хотите, чтобы люди видели, вам следует пересмотреть свои действия. Самой убедительной историей для нас должна быть голая правда о реальном положении дел в наших операциях.

«Мне хотелось рассказать истории рядовых солдат, — пишет Тони Перри из газеты «Лос-Анджелес Таймс». — Меня допустили в штабы и центры управления [генерала Мэттиса]. Сохранение нескольких секретов оказалось небольшой платой за открытый доступ, который руководство морской пехоты предоставило мне к рядовым бойцам».

Предоставление репортерам свободного доступа в подразделения работает только в том случае, если замысел командира принимается войсками и находит реальное отражение в операциях, свидетелями которых становятся журналисты. Любое несоответствие между словом и делом станет историей в прессе. Но я редко бывал разочарован.

Вследствие истории со «свадьбой» в мой район ответственности из Багдада прибыла военная следственная группа, чтобы определить, следует ли обвинить меня или других в преднамеренном убийстве. Военный юрист задал мне целый список вопросов, один из которых вызвал целый ажиотаж.

— Генерал, сколько времени вы изучали и принимали решение, прежде чем санкционировать удар?

Из документов он знал, что с момента моего пробуждения до отдачи приказа о нанесении удара прошло менее тридцати секунд.

— Около тридцати лет, — ответил я.

Возможно, мой ответ прозвучал непринужденно или пренебрежительно, но я имел в виду, что тридцатисекундное решение основывается на тридцатилетнем опыте и учебе. Например, в сражении при Мидуэе контр-адмирал Рэймонд Спрюэнс размышлял две минуты, прежде чем вывести свои авианосцы на предельную дальность против японского флота. Две минуты, чтобы переломить ход войны на Тихом океане. Именно так выигрываются или проигрываются сражения.

В отчете о расследовании, опубликованном несколько недель спустя, не приводилось никаких доказательств того, что мы нанесли удар по чему-либо, кроме оккупированного врагом пустынного лагеря. Но к тому времени было уже слишком поздно. Первоначальные ложные сообщения превратились в чистую правду, и попытки их исправить новостью не считалось. Мы снова проиграли битву за изложение событий. Как однажды заметил Черчилль, «ложь успевает обойти полмира, прежде чем правда наденет штаны». В наш век ложь может тысячу раз обогнуть мир, прежде чем правда до штанов доберется.

*****

После того как мы вывели войска из Фаллуджи, ставшей эпицентром похищений, взрывов и обезглавливаний людей, Джанаби появился вновь, на этот раз в качестве главы «умеренного» Совета моджахедов.

В июне, после того как мы устроили засаду на банду террористов на окраине города, он выступил по телевидению, чтобы оплакать их «мученическую смерть».

— Это не приведет ни к чему иному, как к еще бóльшей конфронтации с врагом, — заявил он.

Если он называет меня врагом, значит, настало время встретиться с ним в его собственном логове. На нашей последней встрече он согласился с тем, что если мы уйдем из города, то «бригада Фаллуджи» заберет все тяжелое вооружение, а морские пехотинцы получат доступ в город, однако он ничего из этого не выполнил. К июню это дало мне все основания встретиться с ним лицом к лицу.

Мне нужно было сказать ему, чтобы он немедленно завязал с Заркави, и что если он не выполнит свои обещания, то морская пехота неизбежно нападет снова, и террористы проиграют. Джанаби и его семья потеряют все. Я должен был сказать, что нужно заключить сделку сейчас. Если это приведет к драке прямо на месте, так тому и быть, игра продолжается.

Я пообещал не арестовывать его, но он согласился поговорить только в самой Фаллудже, контролируемой повстанцами. Джон Тулан попросил штаб-сержанта сухопутных войск Рашеда Кавасими проверить свои источники. Свободно владея арабским языком, «Квас» служил у Тулана не только переводчиком, и он был настолько встревожен услышанным, что Джон был уверен: встреча на самом деле является ловушкой, чтобы меня убить.

— А убийство моего генерала, — пошутил Джон, — стало бы для террористов переворотом и повредило бы моей карьере.

С несколькими морскими пехотинцами и несколькими национальными гвардейцами Сулеймана я поехал к зданию мэрии. Джон наблюдал за местом встречи с вертолета, а один из батальонов в полной боевой готовности находился на окраине города. Мы собирались в том же районе, где, по нашим предположениям, находился Заркави. Я решил, что в зал заседаний войдут только четверо из нас, а остальные рассредоточатся снаружи и займут позиции, чтобы отразить любое возможное нападение. «Квас» и два морпеха вместе со мной вошли внутрь.

— Если начнется схватка, — сказал я им, — то я убью Джанаби, а вы продолжайте отстреливаться и опустошайте свои магазины, пока внутрь не ворвутся остальные.

Джанаби сидел в дальнем конце комнаты, демонстрируя все свое влияние, а вдоль стен расположились сорок с лишним шейхов, многие из которых были вооружены. Когда я сел рядом с Джанаби, то небрежно положил свой карабин на бедра, направив на него. Атмосфера была напряженной.

Разговор между мной и этим человеком, который переводил «Квас», быстро перешел в грубость. Джанаби не шутил и играл на публику.

— Здесь нет иностранцев, — солгал он. — Вы бомбите невинных людей. Мы лишь защищаем наши дома, которые вы пришли разрушить.

Мулла протестовал против того, что именно мои морские пехотинцы создают проблемы в городе.

В какой-то момент он спросил:

— Я похож на террориста?

Я наклонил голову, и с полуулыбкой внимательно на него посмотрел.

— Да, собственно говоря, так и есть, — ответил я. — И судя по вашим проповедям, вы тоже так считаете.

Я опустил руку и перевел селектор карабина в режим автоматического огня. Он явственно услышал щелчок. Если ситуация обострится, я