Русский Порт-Артур в 1904 году. История военной повседневности - Александр Владимирович Лысёв

наиболее ярко выразилась в отношении к флоту. В первый период войны моряки продолжали оставаться всеобщими любимцами. Публика всячески пыталась оправдать неготовность эскадры в ночь на 27 января. Отдельные злословия в адрес моряков тогда не отражали общей картины. Эскадра воспринималась как сторона, пострадавшая от коварного нападения. Это вызывало сочувствие. К тому же силен был довоенный стереотип восторженного отношения к флоту. Он некоторое время еще действовал как бы по инерции. От моряков ждали славных свершений. В дальнейшем ход военных действий на море и пассивность флота вызывали все больше нареканий. Сотрудник Красного Креста Ю.В. Васильев писал о мнении одного из своих знакомых: «[некто] 3. усердно защищает флот, но он, кажется, единственный человек, который еще восторгается моряками»[454]. Эта запись об обывательских разговорах относится ко 2 июня 1904 г. К этому времени уже сформировалось разочарование в эскадре. С течением осады недовольство флотом становилось все сильнее. В августе Васильев констатировал: «Публика негодует, говоря, что матросы заслуживают награды, но не офицеры. Есть, конечно, исключения»[455]. Военный корреспондент Е.К. Ножин отмечал летом 1904 г. усиление розни между армией и флотом и практически ежедневные столкновения между морскими и сухопутными офицерами в городе[456]. Ситуация обострялась сообразно неудачам флота. Если поначалу среди большей части нижних чинов армии, по свидетельству Ножина, «не было намека на какое бы то ни было недовольство на моряков и их офицеров», то уже к началу лета 1904 г. «даже портовые рабочие позволяли себе издеваться над [морскими] офицерами»[457].

В свете данной проблемы любопытной представляется полемика на страницах «Нового края». 19 мая был опубликован фельетон под названием «Знаменательный сон», в котором русские солдаты и матросы забивают огромного быка. «Это участь врага, грозящего Порт-Артуру!» – провозглашал автор фельетона[458]. В июне в газете появилось продолжение «Сна…», принадлежавшее перу другого автора: «Бык наседает <…> Собаки [армия. – А.Л.] до изнеможения сил грызутся. А в это время в лесу по горкам зайцы чистенькие да беленькие со златокудрыми сиренами под ручку спокойно разгуливают и приятные разговоры разговаривают. Вдруг видят – уже бык показался. Тут зайцы не выдержали и в кильватерной колонне засверкали пятками, взяв направление на норд-ост»[459].

«Под зайцами, – комментировал Ю.В. Васильев, – подразумеваются моряки, которые все больше возбуждают против себя публику. Редко услышишь слово в защиту моряков»[460]. После этой статьи рознь между армией и флотом увеличилась, отмечал Е.К. Ножин[461]. Часто вызывало всеобщее раздражение поведение моряков на берегу. Так, полковник Н.А. Третьяков приводил в пример случаи разгуливания матросов в пьяном виде, их грубые ответы сухопутным офицерам на сделанные замечания[462]. Происходили стычки между чинами морского и сухопутного ведомств. Во второй половине осады М.И. Костенко записывал: «Начались взаимные оскорбления между стрелками и матросами. Я был свидетелем на улице такой сцены: [стрелковый] унтер-офицер разносил матроса за неотдание ему чести. Не видя меня, он вошел в азарт, и до моего слуха донеслась такая фраза: «Вы, моряки, не только пр… ваш флот, но даже воинской дисциплины не знаете»[463].

Е.К. Ножин, анализируя существовавшее летом и осенью 1904 г. положение, отмечал: «Ненависть, которая так сильно проявлялась к флоту, была не сознательное негодование, а скорее психоз. Травля морских офицеров от старшего до младшего переносилась в рестораны и даже на улицу»[464]. Поводы отыскивались сами собой. Очень показательна сцена, разыгравшаяся между морскими и сухопутными офицерами в здании Морского собрания 9 октября 1904 г. Она нашла отражение в объяснительном рапорте капитана 2-го ранга Китовкина командиру порта Артур. Китовкин пишет: «После второго звонка, то есть за четверть часа до закрытия собрания, поручики 13-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Попов и Жилов требовали из буфета три бутылки вина. По правилам Морского собрания буфетчик не имеет права отпускать вино после 2-го звонка. Тогда поручики Попов и Жилов стали говорить, что моряки смотрят на них, как на что-то низшее, и вообще вели подобный разговор. Я их попросил покинуть собрание <…> Услышав шум в прихожей, пошел туда и вижу: лейтенант Ромашев держит за руку поручика Жилова, который хотел ударить прапорщика [флота] Алалихина. Я сказал: «Приказываю вам немедленно удалиться». Поручики Попов и Жилов бросились бегом к лошадям, и один из них крикнул: «В ружье!» Жилов вскочил на лошадь, обнажил шашку и, поворотив лошадь на офицеров, кричал, что моряки все сволочи, поганые трусы, и наносил массу разных других оскорблений»[465].

Случай этот остался практически без последствий. Видимо, на фоне царившей осенью 1904 г. неприязни к морякам, показательное наказание сухопутных офицеров вызвало бы нежелательный резонанс в крепости. Кроме того, пусть не в столь крайних формах, взгляды армейских поручиков Попова и Жилова не были чужды сухопутному командованию. 12 октября 1904 г. А.М. Стесселем был издан знаменитый приказ № 729, вошедший в историю обороны крепости как «приказ о грязи и моряках»[466]. Специально или в силу свойственного ему стиля командующий увязал плохое санитарное состояние города с проживанием в нем чинов Морского ведомства. В этой обстановке командир порта Артур И.К. Григорович был вынужден спустить рапорт Китовкина на тормозах. На рапорт Григоровичем была наложена скромная резолюция. Она гласила, что Морское собрание теперь следует закрывать в 20 часов, о чем отзваниваться адмиралу[467]. Диаметрально поменявшееся отношение к флоту было в течение обороны Порт-Артура наиболее острым моментом из области настроений защитников крепости.

Это имело резонанс и за пределами Порт-Артура. Из Владивостока мичман В.Е. Егорьев, служивший на крейсере «Россия», писал отцу 23 сентября 1904 г. «Много радует всех Порт-Артур (гарнизон, конечно, а не эскадра)»[468].

Моральное состояние защитников крепости зависело также от их психологической устойчивости. На это указывал в своей работе врач-психиатр Г.Е. Шумков[469]. Например, не все смогли адаптироваться к фактору блокады. По данным доктора В.Б. Гюббенета, с началом тесной блокады покончили жизнь самоубийством из револьверов пятеро офицеров: 5 мая – двое, 23 мая – один, 8 июня – один и еще один 20 сентября. Нижних чинов за май и июнь застрелилось девять[470]. Однако подробного анализа всех причин, заставивших этих людей свести счеты с жизнью, в Порт-Артуре не проводилось. Лишь в отношении первых четырех офицеров Гюббенет усматривает цепную реакцию, связанную с осознанием (по их мнению) безнадежности собственного положения. Мотивация нижних чинов не рассматривалась вовсе. Кроме того, не следует забывать, что за 1904 г. во всей русской армии (в том числе и вне театра боевых действий) покончили с собой 138 военнослужащих[471]. Думается, на этом фоне говорить