NFT: Невероятно Фальшивый Тип - Эдуард Сероусов

Она открыла свой ноутбук и показала нам несколько статей, опубликованных в течение дня. Несколько влиятельных критиков действительно интерпретировали проект Фантом как концептуальное исследование, художественный эксперимент, метакомментарий о современном искусстве. Они не оправдывали обман, но помещали его в контекст истории искусства, где подобные жесты имели прецеденты и признавались значимыми.

– Это может быть вашим путем к спасению, – сказала Карина. – Если достаточное количество влиятельных голосов в мире искусства признает Фантома концептуальным проектом, а не мошенничеством, это изменит общественное восприятие и, возможно, даже повлияет на ход расследования.

– Но как мы можем этого добиться? – спросил Глеб. – Мы уже сделали заявление, и реакция была смешанной в лучшем случае.

– Нужен более системный подход, – Карина была в своей стихии, анализируя ситуацию с точки зрения медиа и общественного восприятия. – Не просто заявление, а полноценная кампания. Интервью с ключевыми критиками, статьи в влиятельных изданиях, выставка, представляющая все аспекты проекта, включая документацию процесса создания. И, что самое важное, поддержка от авторитетных фигур в мире искусства.

– Это потребует времени, – заметил Дима. – А Савицкий требует ответа до завтрашнего утра.

– Тогда нужно тянуть время, – решила Карина. – Сделать вид, что вы близки к принятию его предложения, но требуете дополнительных гарантий, обсуждения деталей контракта, консультаций с юристами. Все, что может дать вам несколько дней для запуска кампании.

Это был рискованный план, балансирующий на грани. Савицкий был слишком умен, чтобы не заподозрить затягивание. Но это был единственный путь, который давал хотя бы шанс на сохранение контроля над проектом.

– Я могу привлечь поддержку нескольких ключевых фигур, – продолжила Карина. – Людей, чье мнение имеет вес в мире искусства. Если они публично выступят в защиту концепции Фантома как художественного проекта, это может изменить восприятие.

– А что с расследованием? – спросил я. – Даже если общественное мнение склонится в нашу пользу, у следствия есть реальные доказательства, предоставленные Фоминым.

– Которые могут быть фальсификацией, – напомнила Карина. – Если мы докажем, что Фомин работает на Савицкого, что его «доказательства» созданы задним числом, это подорвет доверие к его версии.

– И как мы это докажем? – скептически спросил Глеб.

– У нас есть зацепка, – вспомнил Дима. – Связь Фомина с моим бывшим коллегой, Алексеем Неверовым. Если мы сможем доказать, что Неверов передавал информацию о моих методах работы Фомину или людям Савицкого, это будет первым шагом к разоблачению их схемы.

Мы начали разрабатывать план действий. Карина займется привлечением поддержки от влиятельных критиков и теоретиков искусства. Дима попытается найти доказательства связи между Неверовым, Фоминым и Савицким. Глеб будет работать с юристами, готовясь к возможному судебному разбирательству. Я же должен был вести переговоры с Савицким, создавая видимость готовности к сотрудничеству, но затягивая окончательное решение.

Это был рискованный план, с множеством переменных и неизвестных. Но это был наш единственный шанс сохранить контроль над проектом, который мы создали, и избежать юридических последствий.

Мы разошлись, каждый со своей задачей. Я вернулся домой, чтобы подготовиться к разговору с Савицким. Мне нужно было найти баланс – показать готовность к сотрудничеству, но не принимать окончательного решения, затягивать процесс, не вызывая подозрений.

Я составил список вопросов и требований, которые мог бы выдвинуть в ходе переговоров – конкретные детали контракта, гарантии безопасности для всех участников проекта, механизмы распределения доходов, условия творческой свободы. Ничего необоснованного или очевидно затягивающего, просто нормальные бизнес-вопросы, требующие обсуждения и проработки.

Я был так погружен в подготовку, что не сразу услышал звонок в дверь. Когда я открыл, на пороге стояла Софья. Она выглядела встревоженной, даже испуганной.

– Марк, что происходит? – без предисловий спросила она. – Меня вызывают в Следственный комитет на допрос. Что-то связанное с Фантомом и мошенничеством. Это правда? Ты… вы действительно все это придумали?

Я почувствовал, как кровь отливает от лица. Софья. Моя сестра. Невольная соучастница нашей аферы. Савицкий не блефовал, когда упоминал ее – расследование действительно затрагивало всех, кто был связан с проектом Фантом.

– Зайди, – я пропустил ее в квартиру. – Нам нужно поговорить.

Мы сели в гостиной. Я предложил ей чай, но она отказалась, требуя объяснений.

– Правда, – наконец признал я. – Фантома как отдельного человека не существует. Это проект, который мы создали с Димой Кодером и Глебом Рогозиным.

Я рассказал ей всю историю – как мы придумали Фантома, как создавали работы, как выстраивали легенду, как добились успеха и как теперь оказались под угрозой разоблачения и уголовного преследования.

Софья слушала с каменным лицом. Когда я закончил, она долго молчала, переваривая услышанное.

– Ты использовал меня, – наконец сказала она. – Моя первая статья о Фантоме, которая помогла запустить весь этот проект… Ты знал, что я пишу о вымышленном художнике, и ничего не сказал.

– Я не хотел втягивать тебя, – я попытался объяснить. – Думал, что чем меньше ты знаешь, тем безопаснее для тебя. И никогда не предполагал, что все зайдет так далеко.

– И теперь меня вызывают на допрос, – Софья покачала головой. – Я могу стать соучастницей мошенничества, даже не зная об этом.

– Мы найдем выход, – я попытался ее успокоить. – У нас есть план. Мы представим Фантома как концептуальный арт-проект, художественный эксперимент. Это не мошенничество, а значимое художественное высказывание.

– И ты думаешь, следователи купятся на это? – Софья смотрела на меня с недоверием. – Что они поверят, будто продажа работ несуществующего художника за миллионы – это не обман, а «художественное высказывание»?

– Есть прецеденты, – я пытался звучать убедительно. – В истории искусства было множество концептуальных проектов, играющих с идеями авторства, подлинности, ценности. Некоторые критики уже интерпретируют Фантома именно так.

Софья смотрела на меня долгим, оценивающим взглядом:

– Что мне говорить на допросе? Признаваться, что я не знала о мистификации? Или поддерживать вашу версию о «концептуальном проекте»?

Это был сложный вопрос. С одной стороны, если Софья признает, что не знала о обмане, это поддержит ее невиновность. С другой – это подорвет нашу версию о спланированном художественном эксперименте.

– Скажи правду, – наконец решил я. – Что ты не знала о коллективной природе проекта, когда писала первую статью. Что я представил тебе Фантома как реального художника. Это защитит тебя от обвинений в соучастии.

– А тебя подставит еще больше, – заметила Софья.

– Я справлюсь, – я попытался улыбнуться. – Главное, чтобы ты была в безопасности.

Софья вздохнула:

– Марк, во что ты себя втянул? И ради чего? Денег? Признания?

– Изначально – да, – честно признал я. – Но со временем проект стал чем-то большим. Фантом действительно создал работы, которые ценятся за их художественные качества, независимо от того,