Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - Лэйси Кроуфорд

звезды хоккея – все, он достиг своего предела. Люди думают, что он осознал это и разбился специально, поскольку не мог представить возвращения домой к будничной жизни. Просто сказал себе: «Лучше уже никогда не будет». И врезался в землю».

Я знала, почему папа рассказал мне эту историю. В Принстоне он был членом Айви-клуба, в который Хоби Бейкер вступил еще в 1912 году. Там папа и познакомился с местной мифологией. В соседнем Коттедж-клубе состоял Ф. Скотт Фицджеральд, который позаимствовал второе имя Хоби для главного героя своего романа «По эту сторону рая», Эмори. На папин взгляд, рассказанная им история не была трагической. Она была о своего рода мастерстве.

Я тоже подумала, что саморазрушение привлекательнее череды напастей. У Хоби Бекера ничего не отнимали, думала я, он принимал все, уготованное ему судьбой. Единственным, от чего ему пришлось отказаться, было его собственное будущее.

Я могла бы умереть. Это вариант. Может, даже папа поймет.

Я не выехала на имя Рика Бэннера. Закончив с поцелуйными спринтами, Ройс отпустила нас. Я молча переоделась и вышла из раздевалки одна. На полпути к дверям катка я услышала за своей спиной чьи-то шаги. Я напряженно застыла. Меня ударят? Заплюют? Как скоро они начнут ржать?

Меня догнали и обняли за плечи. Это была Сара Дивенс, суперзвезда. До этого она ко мне не прикасалась. Мы ограничивались только дружелюбными приветствиями.

«Привет, Лэйс».

Она была ниже ростом и казалась бесконечно более сильной. Ее рука тяжело лежала на моих плечах.

Я не ответила, просто ждала.

Сара издала долгий и печальный вздох. Мы шли вместе. Еще через несколько шагов она слегка прижала меня к себе на несколько мгновений. Мне не терпелось услышать, что она скажет. Выдавить из себя хоть слово в ее адрес я не могла.

Но она отошла, а когда я оглянулась, уже говорила о чем-то с членами нашей команды, включая Кэндис. Вид у них был окаменевший. О большем я и просить не могла. Я приняла поддержку Сары и раз за разом прокручивала этот момент в голове. Вспоминала тяжесть ее руки на своих плечах.

До сих пор не знаю, что она собиралась мне сказать, было ли что-то еще, что она хотела мне даровать. Я так и не спросила. Через четыре года Сара Дивенс покончила с собой, но туда мы еще не добрались.

В школе Св. Павла катастрофы почти всегда рассматривались ретроспективно. Обычно это начиналось с объявления ректора в церкви о том, что кого-то исключили до конца семестра или навсегда. Какая-нибудь блестящая балерина все худела и худела, пока в один прекрасный день мы не узнавали, что она уехала домой в отпуск по состоянию здоровья. А потом, по пути из церкви в школу, ее одноклассники рассказывали подробности. Обычно это бывала попытка самоубийства. Она наглоталась всего подряд, рецептурных и безрецептурных, и ждала, что ее найдут. Одна ученица улеглась с портретом матери на груди, как бы уже в гробу. В нашу бытность там все подобные попытки не удавались.

Или же какого-нибудь мальчика ловили под таким сильным кайфом, алкогольным или наркотическим, что было очевидно, что у него и в мыслях не было соблюдать школьные правила. Сложно сказать, насколько такие поступки были признаком маниакального поведения, поскольку все мы трудились не покладая рук в своем стремлении к результатам, и порой этот же лихорадочный ритм распространялся и на нарушения.

Последним средством был уход в себя и размежевание с внешним миром. Этот процесс я наблюдала крупным планом у своей соседки Элизы, не отдавая себе в этом отчета. Поняв, что она начинает дистанцироваться от нашей дружбы, я запаниковала. Осуждением это быть не могло – Элиза ни в коем случае не была категоричной, а секс считала обширной областью, в которой нет места стыду. И ее чувства я вроде бы не задевала, так ведь? Я подумала, что, услышав сплетни на мой счет, она, возможно, почувствовала себя обойденной вниманием – я же не рассказала ей о том, что, похоже, знали все вокруг. В аналогичной ситуации я была бы немного обижена. Но дело было и не в этом тоже.

Элиза почти не ходила завтракать, обедать и ужинать, довольствуясь покупкой снэков в школьном буфете. Она больше не таскала с собой Симону и Жан-Поля. Поскольку Элиза мне ужасно импонировала, я нашла всему этому удачное объяснение: она хочет, чтобы ее оставили наедине с ее нетривиальными мыслями. От французского экзистенциализма она уже отошла и решала, каким философским направлением ей стоит увлечься теперь. Она осознала, что качество человеческой жизни есть лишь вопрос восприятия. Ну, и так далее.

А потом, в феврале, Элиза самоустранилась полностью: она бросила нашу школу и уехала домой.

Я получила ее записку. В конце она привела наши любимые цитаты. «Всегда нужно быть пьяным». И из «Четырех квартетов» Т. С. Элиота, которые мы недавно проходили: «Мы будем скитаться мыслью и в конце скитаний придем туда, откуда мы вышли, и увидим свой край впервые» (переводчик А. Сергеева). У нее был красивый почерк: округлый, скошенный, с почти мужской манерой ужимать интервалы и мельчить для максимального наполнения страницы. Я заботливо переписала цитаты крупными буквами на два отдельных листа бумаги и прикрепила их к стене над своей постелью. Из коридора слышалось, как хозяйственники втаскивают обратно раму ее кровати и выдирают гвоздики, на которых держались шали на окнах. Они выключили батарею, и комната стала пустой и холодной.

Меня опять выдвинули на стипендию Фергюсона. Услышав свою фамилию, я поежилась. Забеспокоилась, что ее оглашение в церкви напомнит людям, насколько я им ненавистна.

Приближался день моего шестнадцатилетия. Чего мне хотелось? Сладкие шестнадцать, приговаривали мои родители. Сладкие шестнадцать, приговаривала миссис Лэйн. Сладкие шестнадцать, приговаривала моя наставница миссис Фенн. Есть ли у меня какие-то пожелания?

Не помню, было это до или после собственно дня рождения, но примерно тогда мне опять позвонили поздно вечером. Я спустилась к телефону, настороженная и недоверчивая.

Опять какой-то мужской голос.

«Это Джонни Деверо».

Он уже окончил нашу школу. Я совершенно не знала его самого, но была наслышана о его семье. Родители были известными на всю страну филантропами и выступали перед нами в церкви. Личные качества и спортивные успехи сына отмечали почетными грамотами. Я практически не сомневалась, что он уже в одном из университетов Лиги Плюща.

«Да?»

Он слышал, что я изумительна в постели. Он слышал, что я самая горячая штучка в школе Св. Павла. Он всегда хотел попробовать со мной.