Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - Лэйси Кроуфорд

почти лихорадочно, я прогоняла в своем сознании эту математику превосходства. Я должна хранить, холить и лелеять этот расколотый дефицит опыта только лишь для того, чтобы вручить мужчине, который – вслушайтесь – лишит меня его? (Ни один мужчина не получает девственность женщины, как бы добровольно ее ни отдавали.)

Нет, спасибо.

Если это то, чего они хотят, то Богом клянусь, для меня это ничто: кесарю кесарево. Не о чем тут думать. И похищать нечего.

Он ходил за мной по пятам. Он возникал в каждом дверном проеме.

«Конечно», – сказала я мальчику по прозвищу Шкаф. Конечно.

После этого наши встречи приобрели оттенок взаимной симпатии. Мы замышляли отнять то, что, как нам обоим было понятно, не существовало. Это было похоже на планирование изнурительной, но необходимой хирургической операции с изначально подразумеваемым неравноправием позиций: кому-то будет больно, кому-то не будет. Я перемещалась с занятия на занятие в коконе молчания (жалела горло, в котором снова появились язвочки, чтобы иметь возможность петь на вечерней репетиции) и старательно избегала взглядов подруг. С этим можно было не париться – они и так не очень стремились контактировать со мной. Подруги не то чтобы ускоряли шаг, когда я попадалась им на пути, но и не ждали меня, как прежде.

При встречах со Шкафом я расслаблялась в непосредственности его брутальности. Он знал все, что нужно было знать.

«У тебя или у меня?»

«Не у меня», – говорила я.

«Ты сверху или я?»

«Я». Однозначно я.

«Сегодня вечером?»

«У меня репетиция».

«А после?»

«Это будет отбой».

«Завтра?»

«Шкаф, я пошла. У меня контрольная по математике».

Он провожал меня прямо-таки покровительственным взглядом.

В двенадцать лет я была ростом метр сорок пять, а моя лучшая подруга Венди – метр шестьдесят семь. У нее начались месячные. У меня не было даже намека на грудь. Бедра были такими же узкими, как у моего брата. На теле не было ни волоска. Я страдала.

«Матт и Джефф» (коротышка Матт и длинный Джефф – герои американских комиксов и мультфильмов первой трети XX в. – Прим. пер.), – говорили учителя, когда мы проходили по коридору.

«Матт и Джефф», – говорили родители Веди, забирая нас с фигурного катания или футбола.

«Матт и Джефф», – говорила моя мама.

Тем не менее родители забеспокоились. Папа не был высоким, но и не низкорослым, а родственники со стороны мамы были довольно крупными.

«Просто непонятно. Мой дедушка был таким статным», – говорила мама.

В детстве я не отличалась габаритами от своих сверстников, так что никаких оснований для беспокойства не было.

«Просто подожди немного. Вот увидишь, все изменится», – обнадеживала меня мама.

А поскольку перемены все не начинались, она повела меня к нашему педиатру. К тому времени он был уже в предпенсионном возрасте. Я его не любила, но не припомню, чтобы он бывал недобр. Мама считала его блестящим специалистом (он преподавал в Гарварде и состоял в научном совете городской детской больницы). И ей очень нравилось, что он далеко не молод.

«Главное – чутье. Однажды, когда ты была совсем маленькой, он послушал твою речь и сказал: “У этого ребенка стрептококк”. Никогда этого не забуду», – вспоминала мама.

Меня измерили и взвесили, после чего д-р К. сравнил эти данные со стандартной кривой развития. Оказалось, что я действительно довольно заметно отставала. Он наклонился к маме, о чем-то быстро пошептался с ней, и она вышла из кабинета. Врач выглянул в коридор и вернулся с медсестрой. Она встала рядом, а он велел мне раздеться до пояса, лечь на спину, поднять колени и широко раздвинуть ноги. Я помню, что я буквально зашлась от ужаса и крепко зажмурила глаза. Надев перчатки, он положил мне руку на живот, а пальцами другой исследовал меня внутри, чтобы убедиться, что мои репродуктивные органы на месте и в полном порядке. Когда он закончил, на бумажной простыне была кровь.

«Теперь можете пригласить ее мать», – сказал он медсестре.

Впоследствии мама сказала, отведя глаза: «Все нормально. Все твои органы там, просто пока не начали развиваться. Так что все хорошо. Нам надо быть чуточку терпеливее».

Мне говорили, что в наши дни для определения начала полового созревания используют ультразвук и рентген ростовых пластин костей рук. Я уже достаточно взрослая, чтобы по достоинству оценить такой прогресс. И я ни в чем не виню того педиатра. В конце концов, моя бабушка проходила беременной одиннадцать месяцев. А маму зашили потуже ради моего папы.

Я все еще стремительно развивалась тем утром в конце декабря, когда пришла в комнату Шкафа лишаться девственности. Я знала, что целостность моей девственной плевы уже нарушена, так что не испытывала страха и не хотела никаких отношений, чтобы не разочароваться впоследствии. В школе Св. Павла я еще никогда не чувствовала себя такой сильной, как в то утро. Меня распирало от какой-то темной мощи, и я считала, что это мне пригодится. Было такое ощущение, что мы с Баджем собрались кого-то убивать.

Он возлежал на трухлявой кушетке. Его общежитие принадлежало к числу одноэтажных приземистых зданий, построенных в 1970-х. Оно примостилось угрюмым бункером на газоне за учебным корпусом. С кушетки открывался вид на вереницу учительских домов на склоне холма. На траве поблескивал иней. Над кампусом поднималось бледное солнце. Он не ожидал моего появления в своей одноместной комнате в этот час, задолго до церковной службы, и мне понравился этот эффект неожиданности. Это был мой поступок, целиком и полностью.

Он воспользовался презервативом. Было немного больно. Он смотрел на меня так, будто я была чем-то, что ему нужно вернуть себе: сосредоточенно, хмуро, поджав губы. Я смотрела в сторону и ненавидела его. Скорее всего, мы никогда больше даже не заговорим друг с другом, и я хотела, чтобы он поторопился.

Когда он закончил, я натянула джинсы и пошла к себе в общежитие готовиться к наступающему дню.

Затем какое-то время ничего не происходило. Я ничего не помню о тех рождественских каникулах, за исключением того, что опять сильно приболела. Мои педиатры сделали мне анализ на мононуклеоз. Он оказался отрицательным.

В январе я вернулась в школу и как-то унылым утром второй недели занятий в очередной раз оставила Элизу в ее темной и перегретой комнате и пошла на завтрак одна.

Я пересекла дальний край плаца и пошла по мерзлой дорожке вдоль Библиотечного пруда, от которого было рукой подать до Друри-Хауза и моих бывших математических подопечных. (Больше за консультациями по решению задачек ко мне не обращались.)Я вышла на