Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - Лэйси Кроуфорд

Примерно через неделю я шла из общежития на занятия, как вдруг у моих ног что-то взорвалось. Я остановилась. Ничего нет. А, нет, вот оно: по освещенной солнцем дорожке разливалась вода или какая-то темная жидкость. В следующее мгновение что-то бабахнуло за моей спиной. Я обернулась и увидела обрывки латекса в траве. Серые и противные, как обрезки ногтей ног. Просвистел третий снаряд, едва не задев меня. Я подняла голову.

Я проходила мимо общежития девочек Симпсон-хаус, где жила Кэндис, подружка Шкафа. В окне второго этажа я увидела ее с подругой. Они пригнулись, потом снова появились, и Кэндис метнула в мою сторону наполненный водой презерватив.

«Сука! Мерзкая шлюха! Потаскуха!» – заорали они.

Я дождалась, когда они иссякнут, и пошла дальше.

Одно из современных исследований показывает, что стыд в большей степени связан с силой, чем с чувством вины. Проанализировав работы биологов-эволюционистов, психологи отмечают, что физические проявления стыда очень похожи на поведение млекопитающих, старающихся продемонстрировать повиновение более сильному экземпляру. Отделение понятия стыда от понятий хорошего и плохого представляется мне полезным, по меньшей мере в том, что касается секса. Как показывает мой опыт, стыд не есть безоглядное сожаление, возникающее вслед за осознанием вины, которое, как принято считать, очевидно предшествует ему, но скорее своего рода избыток неудовольствия, прикипающий к одной из сторон, причем всегда менее сильной. Стыд беспорядочен и всеобъемлющ. Ему безразличен проступок как таковой. Собственно, довольно часто, как мне кажется, налицо обратный порядок – стыд выходит на поиски своего объекта. Я нашла Шкафа. Это не доставило мне ни малейшего удовольствия.

Я думала об этих презервативах с водой на занятиях по французской литературе и истории Второй мировой войны, и по пути в общежитие, куда отправилась перекусить крекерами из своего шкафа вместо обеда (я пошла другой дорогой). Мне повезло – было не так холодно, в меня не попали, и мне не пришлось возвращаться, чтобы переодеться. Я смотрела на луг за моим окном. Сегодня хоккейная тренировка была рано утром, так что впереди был свободный вечер, а холодное солнце стояло еще высоко. Было бы неплохо вздремнуть. Но я приняла другое решение.

Я пересекла плац и зашла в Симпсон-хаус, где жила Кэндис. Свернула налево и поднялась по лестнице в холл, куда, как я полагала, выходила дверь ее комнаты. Тот же безотчетный порыв внести ясность, с которым в прошлой жизни я расстегнула штаны южанину на вечеринке в Чикаго, настоятельно потребовал от меня узнать, что же во всем этом такого ужасного. Мне казалось, что с этим знанием я перестану разваливаться на куски. Все это выглядело каким-то огромным недоразумением. Я не сделала ничего, что было бы вызвано плотским желанием, а раз так, то грех ли это вообще? Не стоит ли нам разобраться с этим?

Дверь в комнату Кэндис была приоткрыта, и я увидела, что она у себя. Я немного постояла снаружи. Она собирала стирку, открывая и закрывая ящики комода. Было тихо, поэтому я решила, что она одна и момент выбран удачно.

Я постучала.

«Можно?»

Она подняла голову взглянуть на дверь.

«О, боже, – сказала она, темнея лицом. – Нет».

Я держалась на расстоянии, оставаясь в коридоре.

«Я уйду, если хочешь. Просто подумала, может, ты хочешь мне что-то сказать».

«Мне не о чем с тобой говорить».

«Ладно, но ты ведь кидаешься в меня всякими штуками».

«Ты заслужила».

Нельзя сказать, чтобы это было совсем уж не так.

«Можно, я войду?» – спросила я.

«Даже не знаю. Наверное. Пофигу».

«Спасибо».

Я вошла, легонько прикрыла дверь и остановилась буквально на пороге. Кэндис стояла перед комодом, заслонявшим ее от меня, и я поняла, что там она и останется. Ей повезло со светлой комнатой – целых три окна. Включая то, из которого она кидалась в меня презервативами с водой. Мне стало интересно, хранятся ли презервативы в верхнем ящике комода, который она сейчас разбирает. А где она их покупает? Они для Шкафа? Ну, конечно.

«Кэндис, – начала я. – Извини. Я не хотела тебя обидеть».

Она яростно перекладывала вещи. Водолазки, лонгсливы, футболки. Ни разу не взглянув на меня, сказала: «Ты шлюха. Понятно? И у тебя нет подруг. Ни одной. Все наши тебя теперь ненавидят. Ты омерзительна. Понятно?»

Я не отвечала.

«И потом, ты трахнула моего бойфренда. Ты что, шутки шутишь? Думала, тебе это с рук сойдет? Думала, он бросит меня ради тебя?»

«У меня нет ни малейшего желания быть со Шкафом», – тихо сказала я.

Она возмущенно фыркнула: «А тогда зачем ты трахалась с ним?»

Но правда, даже если бы я ее знала, была бы здесь неуместна. Она упакует ее в презерватив и швырнет им в меня. Я немного подумала, глядя на ее спортивные носки, и сказала: «Сама не понимаю. Но, Кэндис, это ведь не только я. В той комнате я была не одна. И, на всякий случай, я больше ему ни слова не скажу».

«Ага, только ни к чему это. Не беспокойся. Он тоже терпеть тебя не может. И по-любому никогда не станет с тобой разговаривать».

Ужасно хотелось понять, так ли это на самом деле.

«Мне от него ничего не нужно».

«Да ладно! А кто следующий? Нет, честно, кого еще ты собралась трахнуть?»

«Ладно, я пошла. Просто хотела извиниться. И сказать, что понимаю, что ты в бешенстве, и я тебя не виню».

«Не винишь меня? Это за что же?» – взорвалась она.

«Ни за что. Это так, фигурально», – совсем тихо сказала я.

«Да ты посмешище какое-то».

«Ну, ладно. Спасибо, что позволила зайти».

Я развернулась и прошмыгнула в просвет между дверью и косяком. Не хотела ни к чему прикасаться, словно вся комната была наэлектризована ее ненавистью.

«И больше никогда со мной не разговаривай», – крикнула она вдогонку.

«Не вопрос».

Пауза.

«Лэйси».

Я остановилась в коридоре.

Она смотрела в мою сторону, из ее прекрасных глаз текли слезы: «Я люблю его. Понимаешь? Я люблю его».

Теперь плакала и я. Подавив ком в горле, сказала: «Ладно». Повернулась и ушла.

Я не помню, чтобы в ту зиму мне бывало так же холодно, как на хоккейных тренировках. Сухой воздух катка застревал у меня в горле, и спринтуя, я чувствовала привкус крови во рту. К тому же я часто простужалась, обычно сваливаясь с температурой. Откашливаться мне было больно. Казалось, я вдыхала не воздух, а чистый спирт.

Меня взяли в сборную, но