Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

Строгий был старик, царство ему небесное, ох строгий. Большой мастер! Он меня восемь лет вот так держал. – Солома с хрустом стиснул костлявый свой кулак. – К самостоятельной работе не допускал ни в какую. Восемь лет! Приучайся, говорил, постигай. Я тебя, говорил, в инженеры готовлю. И прав был, конечно! Сейфы колупать, мой милый, это не на базаре вертеться. – И, взглянув на увядшее, вытянувшееся мое лицо, добавил добродушно: – Так что подумай, малыш, пораскинь мозгами. Если подойдет это дело – скажешь! Толковый пацан мне, в общем, нужен.

Нет, дело это явно не подходило мне; восемь лет учебы равнялось, по существу, двум институтским курсам.

– Слишком долго, – заявил я с огорчением, – слишком хлопотно! Затратить все эти годы на ремесло, а потом, в один день, погореть, попасть за решетку…

– Да-а-а, – протянул он задумчиво. – Медвежатников, кстати, не щадят, дают им полную катушку. Только что ж об этом… Такая наша жизнь. Сейчас мы с тобой пивком наслаждаемся, природой дышим, а завтра – в любой момент небо в крупную клетку увидим.

И он, вздохнув, процитировал есенинские строки:

Затаилась Русь в Мордве и Чуди.

Нипочем ей страх.

И идут по той дороге люди,

Люди в кандалах.

Все они убийцы или воры…

Мы сидели в привокзальном скверике в холодке, в тенистом и замусоренном пивном павильоне. Был полдень – тихий час. Посетителей в пивной почти не было, только за дальним столиком, в углу, копошилась компания калек, нищенствующих в здешнем районе. Багровые лица монстров мелькали там: перекошенные пасти, пустые глазные впадины, провалившиеся носы и покрытые струпьями щеки.

Нищие играли в кости, пили и сквернословили.

– Вот кто промышляет почти без риска, – покосившись на них, пробормотал Солома.

– У них ведь и промысел такой, – сказал я, – нищенский.

– Да нет, – возразил Солома, – они не только просят, они иногда и сами берут. И как еще берут-то! А на суде им всегда снисхождение; инвалиды, мол, страдальцы, герои войны…

Калеки загомонили вдруг, задвигались и, гремя костылями, потянулись гурьбою к выходу.

Задержавшись у нашего столика, один из них – горбатый, низенький, с темным старушечьим лицом – почтительно окликнул медвежатника. Они о чем-то поговорили быстро, перекинулись невнятными фразами. Смысл я почти не уловил, понял только, что речь идет о какой-то конторе, о плане помещения, сделанном нищими по просьбе Соломы.

– Зайди на Богатьяновскую, к Генеральше, – уходя, сказал горбун, – все там лежит, тебя дожидается.

– Но имей в виду, – Солома поднял палец, – главное – точность!

– Да уж будь покоен, – проговорил, подмигивая, горбун. И в этот миг он почему-то напомнил мне ведьму, которую я видал когда-то в армии, в глуши полесских лесов.

– Жутковатый тип, – сказал я, провожая его взглядом.

– Этот еще ничего, – заметил Солома, – этот миляга. А вот у него приятель был – так он в прошлом году на весь Ростов прогремел. Мокрым делом занимался! Подлавливал по ночам пьяных и душил их бинтами.

Я уже слышал про этого душителя, но неотчетливо, вскользь. И теперь попросил Солому рассказать о нем поподробнее… Беседе нашей, однако, помешал Гундосый.

Он явился загорелый, обветренный, пропыленный – только что с поезда! По обыкновению суетясь и мелко хихикая, сообщил, что приехал из Ташкента, что собирается теперь на Кавказ…

– Начинается курортный сезон, – пояснил он, – для майданников – самая золотая пора! Самая урожайная!

Он шумно высосал пиво из кружки. Отдулся медленно. Слизнул пену с губ. И затем, уставясь на меня, сказал:

– Слушай, Чума, едем со мной, а? Посмотришь, как майданники живут. Я давно хотел тебе предложить. Ну что ты на своем базаре видишь? Толкучка, грязь, суета… Скучно, старик! А у нас житуха веселая, все время на колесах, в дороге. Завтракаем в Ташкенте, ужинаем в Баку.

Дорожная эта поездная жизнь показалась мне заманчивой; она пахла романтикой и новизной.

Мы ударили по рукам и договорились о точной дате отъезда.

Гундосый подозвал официанта, заказал еще пива и по сто пятьдесят граммов водки на каждого. Мы дружно сдвинули стопки. Затем Солома сказал, потягиваясь и поправляя узел галстука:

– Пойдемте-ка, ребятки, на воздух! Надоело мне в этом гадючнике…

Весь этот день и вечер мы провели вместе; шатались по городу и пили еще. Потом (уже в сумерках, накануне ночи) отправились на Богатьяновскую, к Генеральше.

* * *

В каждом крупном городе страны имеется блатной район – свое «дно».

В Тбилиси, например, это Авлабар; в Одессе – Пересыпь и Молдаванка; в Киеве – Подол; в Москве – Сокольники и Марьина Роща… Средоточием ростовского преступного мира является с незапамятных времен Нахичеванское предместье, а также Богатьяновская улица.

Улица эта знаменитая! Издавна и прочно угнездились тут проститутки, мошенники, спекулянты. Тут находится подпольная биржа, черный рынок. И мало ли еще что находится на экзотической этой улице! Она исполнена своеобразного колорита и овеяна легендами. О ней сложено немало забавных частушек и песен. «На Богатьяновской открылася пивная, – сообщается в одной из таких песен, – где собиралася компания блатная. Где были девочки Маруся, Рита, Рая. И с ними Костя, Костя-шмаровоз». (Шмара – по-блатному своя баба.)

Блатные компании собираются здесь во множестве! Для этой цели существует – помимо пивных – немало укромных мест; всякого рода ночлежки, потайные притоны и ямы.

Ямами называются дома, где орудуют скупщики краденого – барыги. Есть у этих скупщиков и другое, библейское прозвище – Каины. Мне оно кажется гораздо более точным.

Яма, в которую мы забрели, принадлежала величественной даме – генеральской вдове. Вдова владела собственным домиком: небольшим четырехкомнатным особняком, доставшимся ей по наследству от мужа, крупного армейского снабженца, скончавшегося во время Отечественной войны.

Расположен был особнячок удобно, в глубине двора, среди зарослей сирени. Двор окружал высокий забор; помимо главного входа здесь имелись еще и боковые калитки, выводящие в соседние переулки. Через одну из таких калиток мы и проникли в сад.

– Все предусмотрено, – бормотал Солома, ведя нас к дому и разгребая на ходу влажные, тяжело и сладко пахнущие кусты, – все сделано с умом. И главное – со вкусом…

Он сорвал веточку сирени, понюхал ее. И словно бы даже всхлипнул от умиления:

– Классная женщина. Она вам, ребятки, понравится. Прирожденная уголовница! К тому же еще и начитана, культурна. – Солома вздохнул. – Эх, не был бы я онанистом…

Он угадал: вдова нам понравилась!

Дебелая эта рыхлая дама в кружевной пелерине, в шелестящем шелковом платье приняла нас радушно и угостила превосходной домашней наливочкой.

– Ежели не спешите, – сказала она с улыбкой, – оставайтесь ужинать! Будут блины со сметаной и