Человек читающий. Значение книги для нашего существования - Рюд Хисген

Когда пастор читает вслух, читатель как бы становится частью компании. Вместе с дамами Хрун и Овечкой Вероникой он внимательно слушает сказку и разделяет предполагаемый страх овечки, узнав, что шестеро козлят съедены и что младший козленок спрятался в часах.

Однако на этом испытания не заканчиваются. В отличие от читателя, вообразившего себя в обществе дам, пастора и овечки, сама Вероника отказывается подавлять свое недоверие. Вместо того чтобы закричать от ужаса, она выражает недоумение, не веря в то, что козленок способен уместиться в часах. Пастор все еще пытается спасти историю, указывая на то, что написанное слово следует воспринимать как неопровержимую истину, но овечка непреклонна. Из собственного опыта она знает, что у коз не бывает часов, а значит, история неправдоподобна.

У всех пятерых (пастора, дам Хрун, Овечки Вероники и читателя) свой взгляд, свое мнение и отношение к чтению. Пастор принимает написанное за чистую монету. Такое отношение к чтению сформировало в нем религиозное воспитание и изучение богословия (Библия есть Слово Божье). У дам Хрун романтический подход. Им неважно, правдива история или нет, главное, чтобы она была трогательной: «Ах, какой рассказ!»

У Вероники же на удивление критический взгляд. Она убеждена, что история хороша только в том случае, если факты согласуются с результатами ее собственных наблюдений. А читатель? Читатель встревожен и удивлен: его обвели вокруг пальца. Рассказчику трижды удалось обмануть его ожидания. По сути, эти ожидания соответствуют трем типам отношения к чтению:

1) буквальное,

2) романтическое,

3) критическое.

Читатель вполне готов подавить свое недоверие, но при условии, что услышит убедительную и правдивую историю в связном контексте. Овечка Вероника не только ведет читателя из одной неправдоподобной ситуации в другую, но и заставляет его воздерживаться от критики. Читаете ли вы Шекспира, Лючеберта или Анни М. Г. Шмидт, является ли текст экспериментальным стихотворением, классическим сонетом или ритмично рифмованной басней, поэзия как жанр требует от читателя напряженной мыслительной работы. Если при чтении прозаического текста нас захватывает и несет словесный поток, то в поэзии необходимо обдумывать каждое слово.

Оттачивание разума — непростое, но зато крайне плодотворное занятие. Тем самым мы снова возвращаемся к Спинозе, его фундаментальному шедевру «Этика» (1677), заканчивающемуся следующими многозначительными строчками:

Если же путь, который, как я показал, ведет к этому и кажется весьма трудным, однако все же его можно найти. Да он и должен быть трудным, ибо его так редко находят. В самом деле, если бы спасение было у всех под руками и могло бы быть найдено без особого труда, то как же могли бы почти все пренебрегать им? Но все прекрасное так же трудно, как и редко (Барух Спиноза. Этика).

Чтение было изобретено для передачи смысла. Однако смысл имеют не только тексты; постижение смысла — вдумчивое чтение — в свою очередь, наполнено смыслом: ведь именно так мы оттачиваем свой разум. Для этого требуются не только навыки вдумчивого чтения, но и всесторонняя образованность.

Книги и появившаяся в конце XIX века книжная культура способствовали развитию вдумчивого чтения и заложили основы современной демократии. Между тем книги больше не стоят на пьедестале, как это было в XIX столетии. В следующей главе мы расскажем о том, как книжная культура уступила место культуре экранной.

Глава 5. От книжной культуры к культуре экранной

Так давайте же закроем все школы… Для большинства людей было бы настоящим благом, если бы они не умели ни читать, ни писать.

Д. Х. Лоуренс{50}

Неужели вы <…> не видите, что это мы, мы умираем, что у нас под землей в полном смысле слова живет только Машина? Мы создали ее для того, чтобы она нам служила, но мы уже не в силах заставить ее служить нам. Она лишила нас способности осязать вещи и ощущать пространство, она притупила все наши чувства, свела любовь к половому акту, парализовала нашу плоть и нашу волю, а теперь принуждает нас боготворить ее. Машина совершенствуется, но не в том направлении, в каком нам нужно. Машина движется вперед, но не к нашей цели. Мы только кровяные шарики в ее кровеносной системе, и, если бы она могла функционировать без нас, она давно предоставила бы нам умереть.

Э. М. Фостер{51}

Всеобщая грамотность в Северо-Западной Европе была достигнута не так уж давно — более века назад, около 1900 года. Процесс, длившийся тысячелетия, ускорился во второй половине девятнадцатого столетия до такой степени, что читать и писать научилось почти все население. При этом чтение было не просто необходимым условием существования — оно благоприятствовало саморазвитию, эмансипации, повышению социального статуса и приносило удовольствие.

В XIX веке книги и печатные издания превратились в главное средство массовой коммуникации. Читатели пользовались разветвленной инфраструктурой издательств, библиотек и книжных магазинов, способствовавших продвижению роли книги в обществе.

К концу столетия число книжных магазинов побило все рекорды, равно как и бюджетный сегмент книжного рынка в виде табачных лавок и киосков. Городские улицы изобиловали ларьками с невообразимо широким ассортиментом газет, иллюстрированных журналов и дешевых серийных изданий. Открывались читальные залы и библиотеки, как правило организованные в соответствии с социальным положением и религиозными убеждениями посетителей. Приблизительно в 1900 году получила развитие идея публичной библиотеки. Наряду с церквями, кафе, клубами, книжными магазина-ми или парками, библиотеки предлагали людям «третье место»{52}: возможность почитать, отдохнуть или набраться знаний в тишине и спокойствии, вдали от домашней суеты. Общественная жизнь пестрела рекламой, афишами, прейскурантами, расписаниями, объявлениями, счетами и бланками. Иными словами, жизнедеятельность общества попала в полную зависимость от типографий. Все — богатые и бедные — тем или иным образом принимали участие в чтении. В большинстве случаев просто-напросто не существовало никакой альтернативы: радио и телевидение еще не изобрели, а кино только-только зарождалось — преимущественно как ярмарочное развлечение[131].

Заманчиво было бы экстраполировать процветающую в девятнадцатом столетии книжную культуру на сегодняшний день, когда затрачиваемое на чтение время, по всей вероятности, увеличилось во много раз. Сегодня мы проводим свой день за экраном, а следовательно, за чтением: на веб-форумах, всевозможных авторских платформах, в социальных сетях, электронной почте и тому подобном. Преемственность, казалось бы, налицо. Но не стоит обольщаться несметным количеством слов, ежедневно нами проглатываемым. Скорее всего (точных данных нет), оно действительно превышает объем чтения более чем вековой давности. Вот только читаем мы, увы, не книги, и