Человек читающий. Значение книги для нашего существования - Рюд Хисген

и мчится дальше

все ценное беззащитно

от касаний станет богатым

и всему равным

как времени сердце

как времени сердце{48}

Название «древний старик поет» настраивает читателя на эпический лад. Опытный читатель с развитым воображением уже представляет себе нечто в духе Гомера и готов перенестись в дальние края, где из-за похищенной красавицы произойдет жестокая битва.

Своим «древним стариком» Лючеберт заставляет нас вспомнить о восточных мудрецах, таких мыслителях, как Будда (IV век до н. э.) или Лао-цзы (VI век до н. э.), считавших, что реальность — это лишь видимость, то есть, в сущности, ничто. Следуя такому ходу мысли, стихотворение читается как набор изречений в духе дзен.

Философ Корнелис Верхувен (1928–2001) видит в «древнем старике» греческого философа Парменида (VI век до н. э.), предшественника античного Сократа, считавшего, что «бытие есть, а небытия — нет, что бытие сплошно (едино), неделимо, ибо все одинаково, и вот тут его ничуть не больше, а вот там ничуть не меньше»[130].

Строки стихотворения вызывают море вопросов. Поэт не пользуется ни точками, ни запятыми, тем самым затрудняя читателю задачу понимания. К чему относятся слова «это» и «оно» в пятой и шестой строчках? И куда, собственно, «оно» мчится?

«Все ценное беззащитно» — на первый взгляд, эта строчка стихотворения кажется абсолютно понятной. Недаром бывшая страховая компания Nieuw Rotterdam использовала ее в качестве недвусмысленного рекламного лозунга, разместив его на своем здании в Роттердаме. Теперь это здание принадлежит Академии искусств им. Виллема де Кунинга — благодаря чему стихотворная строка вновь обрела многозначную художественную ценность. Сколько в ней смыслов — два, три, четыре? Каждое толкование рождает новые смыслы. Чтение стихов — это игра для любителей языка, но не для тех, кто привык к сухому повествованию.

«Древний старик поет» кажется случайным набором слов и образов, но при ближайшем рассмотрении можно уловить разнообразные сигналы, свидетельствующие о том, что стихотворение имеет структуру. Так, три ключевых слова «безвольно», «бесцельно», «беззащитно» начинаются с приставки «без/бес». Форму также создают рифмующиеся слова и антонимы: больше — меньше, было — будет.

Некоторые эпиграмматические фразы наводят на философские размышления: «сначала это серьезно» и «все ценное …станет …всему равным». Терпение читателя поющий старик вознаграждает россыпью драгоценных мыслей.

Стихи, которые читать легко

После знакомства с таким замысловатым стихотворением не мешает вспомнить, что есть стихи, более доступные для понимания: жанр «легкой поэзии» для взрослых и детские стихи. В мире литературы жанр «легкой поэзии» прежде всего в форме лимерика не воспринимается серьезно. Зачастую несправедливо.

Разнообразная по форме детская поэзия ценится выше. Имя Анни М. Г. Шмидт (1911–1995), автора детских стихов, на которых выросло несколько поколений голландцев, у всех на устах.

Как бы легко ни читались ее стихи, не будем забывать, с каким мастерством и изобретательностью они созданы. Взять хотя бы цикл об Овечке Веронике, насчитывающий 76 однотипных стихотворений без названий. Каждое стихотворение состоит из 22 строк (пяти четверостиший с перекрестной рифмой и рифмованного двустишия в конце). Каждая строка написана семистопным ямбом (гептаметром).

Стихотворную форму «Овечки Вероники» можно сравнить с шекспировским сонетом из четырнадцати строк. Еще одно любопытное сходство заключается в том, что все 154 шекспировских сонета составляют один цикл. Каждый сонет содержит три четверостишия с перекрестными рифмами и рифмованное двустишие в конце. Строки написаны ямбическим пентаметром. Придуманную Анни М. Г. Шмидт стихотворную форму можно расценивать как разросшийся шекспировский сонет.

Современникам Анни М. Г. Шмидт, мятежным пятидесятникам, экспериментировавшим со словесными ассоциациями, была чужда гладкая, повествовательная и отлитая в жесткую форму поэзия, которую Шмидт писала как для детей, так и для взрослых. В отличие от произведений Лючеберта и Шекспира стихи Анни М. Г. Шмидт доходчивы. При этом строчки никогда не выглядят надуманными, а рифма сковывающей или неуклюжей.

Вероника сказала: «Ой, сегодня же суббота!

Давайте посидим еще, я не хочу в кровать!»

«Окей, — сказали дамы Хрун, уже борясь с зевотой, —

Попросим пастора тебе рассказик прочитать».

«Согласен, — пастор произнес, — про что ты хочешь книжку?»

«Хочу, — Овечка говорит, — про Волка и Козлят».

И пастор — на носу очки, чтоб вслух читать малышке, —

Достал из шкафа толстый том историй для ребят.

Читал, как семерых козлят Волк в доме заприметил,

Хотел их съесть, пока Коза пасется на лугах.

Ворвался в дом, всех проглотил и только не заметил,

Как младший козлик убежал и спрятался в часах.

«Ну нет, — Вероника кричит, — такого не бывает;

Хоть козлик маленький, но как забрался он в часы?»

«Так в книге сказано, пойми, — ей пастор объясняет, —

Это напольные часы с футляром для красы».

«Нет, — говорит Овечка, — нет, козлят я много знаю,

А вот футляров для красы не вижу никогда».

«Но это факт! — ответил чтец, — я книгам доверяю!»

«Нет, — говорит Вероника, — тут в книге ерунда».

«Все, — заключили дамы Хрун, — конец их приключеньям!

Спасибо! Ах, какой рассказ! Кому еще печенья?»{49}

Главная героиня поэтического цикла — Овечка Вероника. История овечки взывает к нашей готовности подавить недоверие («добровольное подавление недоверия» — понятие, введенное в 1817 году поэтом и философом эстетики Сэмюэлом Кольриджем, который предположил, что если писатель привносит в выдуманную историю «человеческий интерес и подобие истины», то читатель воздержится от критических суждений относительно неправдоподобности событий и примет условность повествования). Овечка — это, по существу, человек в овечьем обличье, поскольку умеет думать, говорить и даже играть на фортепиано. При всем своем озорстве она подозрительно похожа на создавшую ее поэтессу, саму Анни М. Г. Шмидт. Овца, напоминающая творца.

В этом пятом стихотворении цикла Овечка Вероника проводит субботний вечер в компании дам Хрун и пастора. Когда дам начинает клонить ко сну, Овечка Вероника просит почитать ей на ночь. Согласившись исполнить ее просьбу, пастор читает сказку про волка и семерых козлят.

Читатель вновь подвергается испытанию. После того как он принял факт, что Вероника — человек в овечьей шкуре, его заставляют поверить, будто ей хочется услышать перед сном столь жестокую сказку. Ведь овцы, как и козлята, — весьма желанная добыча для волка. Для думающей овцы «Волк и семеро козлят» — такая же страшная сказка, как для