Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

осклабился, увидев, как скривился лопоухий товарищ, уже час монотонно драивший ременную бляху с советским серпом и молотом на фоне звезды. Командир ушел в другой вагон, и теперь он явно считал себя главным.

Под мусорным баком возле тамбура – шеренга одинаковых ботинок. Половина вагона – призывники, после пяти месяцев учебы гордо именующие себя группой «Антитеррор». Поезд идет до Владикавказа, а они и сами не знают, на какой станции им выходить.

– Эх, как мы на учениях бесились! – начинает остролицый, обращаясь к ближайшем попутчику. – Однажды захватили офицерскую общагу. Стоим в масках, как полагается. Сержант нам кричит: «Вы что, там же дети!» А детишки только радовались. Скакали вокруг и просили: «Дяденька, дай подержать автомат!»

Постепенно вокруг него сбивается кучка сослуживцев, уставших слушать ветерана Чечни, травящего за стенкой бородатые анекдоты. Но еще большим успехом пользуется другой балагур, который в подробностях рассказывает, чем знаменита Саша Грей.

Свисающие с верхних полок ступни солдат кажутся неестественно большими, мультяшными. Над загорелыми лицами, у самой кромки стриженых волос – бледные полоски.

– Решил сержант проверить, чисто ли я вымыл под кроватью. Говорит, ползи под ней! Я, не будь дурак, аккуратненько пробираюсь на пальцах, чтобы не запачкаться. Вылез, а он кричит: «Почему колени грязные?»

Остролицый продолжает травить байки, и я вспоминаю услышанную недавно фразу, что в армии все врут. А вернувшиеся с войны, либо отмалчиваются, либо врут вдвойне. Защитная реакция, так уж устроен человек.

На долгой остановке юные осетинки покупают солдатам мороженое.

– Я бы тоже хотела служить, – говорит черноволосая красавица лопоухому. – Берут ли сейчас девушек?

– Не надо, – смущенно улыбается тот. – Не нравится мне здесь.

– Что, дедовщина?

– Нет у нас никакой дедовщины. С этим сейчас строго. Стоит споткнуться, синяк набить, сразу требуют объяснительную, не ударил ли кто. Замучили совсем. Просто в армии скучно, и все время придираются. Единственное удовольствие – это покурить.

Солдаты сходят с поезда рано утром, я еду дальше, всматриваясь в проступающие из тумана белые зубцы гор. В Беслане изуродованный взрывами школьный спортзал накрыт высоким куполом. На стене – фотографии погибших спецназовцев и заложников. Я перекатываю в мозгу, словно камешки, безликие цифры – 334 погибших, из них 186 детей, и ничего не чувствую. Некоторые вещи сложно осознать. А потом бросаю взгляд на одну из табличек, и внезапно все становится ясно. До боли. С фотографий глядят молодая красивая женщина и четверо ее детей. Мужа нет.

Он, должно быть, выжил.

Автостопом по Чечне

1

На развилке у Назрани мы простояли недолго. Не успела моя подруга Вика взмахнуть рукой, как рядом притормозила черная иномарка с заветным регионом 95 на номере. Высокий молодой чеченец гостеприимно распахнул багажник:

– Полезайте!

Потом улыбнулся:

– Да шучу я, шучу. Давайте ваши рюкзаки.

– Не бойтесь, ребята! – отозвался его приятель с переднего сиденья, когда мы удобно разместились, сдвинув вешалки с дорогими костюмами. – Сезон сбора черемши окончен, рабы нынче не нужны, так что никто вас здесь не тронет.

Так, с шутками и прибаутками, мы отправились в Чечню.

– Только имейте в виду, – предупредила Вика, – нам на посту сказали, что сегодня в Ингушетии была перестрелка.

– Тоже мне проблема! – усмехнулся водитель. – Женился, наверное, кто-то. Из пистолетов пару раз стрельнули, вот федералы и набежали.

Однако далеко уехать не удалось. Дорога на Чечню оказалась блокирована, навстречу нам потянулась вереница БТРов и грузовиков с солдатами.

– Н-да, это не свадьба, – задумчиво сказал водитель. – Похоже, кто-то уже никогда не женится.

Он крутанул баранку и резко свернул в ближайший проулок.

Вскоре, петляя между домами, мы объехали пост и выбрались на перекрытую трассу.

– Это не опасно? – спросила Вика.

– Ну вы даете, ребята. В Чечню едете и жить хотите! Конечно, опасно! Но мы любим рисковать.

Вскоре машина притормозила у небольшого здания. На черной доске мелом были написаны номера угнанных машин.

– Пост «Кавказ-1», – пояснил друг водителя, пока тот отдавал солдату документы на проверку. – Во время войны страшное было место. Очень здесь любили издеваться и унижать. Заставляли идти на четвереньках, а можно было и просто исчезнуть.

Всю оставшуюся дорогу они рассказывали про местные обычаи:

– Для чеченца неприемлем мат. Даже если не на меня, просто в общественном месте, в присутствии моей сестры кто-то выругается – я его поставлю на место.

Но и сама сестра могла получить пулю, если бы вышла замуж за иноверца.

Говорили ребята на русском почти без акцента, это была речь хорошо образованных людей. Вскоре мы привыкли к их своеобразному чувству юмора, да и наш интерес к местной культуре не оставил спутников равнодушными. Хотя им было не по пути, они нас довезли до нужного города и, выйдя из машины, пожали на прощание руки. Граница осталась далеко позади. Мы были в центре республики, и уже понимали, что путешествие будет интересным.

2

Грозный похож на гигантскую поздравительную открытку -

красивый, глянцевый, с витиеватыми изъявлениями благодарности. В центре ночами горят огненные письмена: «Рамзан, спасибо за Грозный!» Всюду портреты троицы: Кадыров-отец, Кадыров-сын и президент России. На проспекте Путина целый квартал занимают жмущиеся одна к другой аптеки, которых там, наверное, несколько десятков. Называть улицы в честь живых правителей или их отцов здесь любят не только в городах, но и в малых деревеньках – кавказцы уверены, что такие дороги приводят в порядок первыми. Ведь даже мысль об ухабах на улице, названной в честь президента, попахивает крамолой. Проспект Путина сходится с проспектом Кадырова в центре, возле мечети «Сердце Чечни», похожей на Голубую мечеть в Стамбуле. Такие же мечети, только поменьше, построены во многих селениях. Неподалеку – светящаяся реклама. Усатый боец в буденовке, сжимающий винтовку, сурово наставляет на прохожих палец: «А ты купил квартиру в Грозном?»

Таксист привычно превышает скорость, его тормозит гаишник. Они долго беседуют и расстаются как лучшие друзья.

– Заплатил? – спрашиваю я.

– Ты что! Оказалось, мой дядя – его начальник!

На рынке бурлит жизнь. В огромных деревянных барабанах парятся манты. Слоями, как блины на масленицу, лежат тонкие чеченские лепешки с творогом и тыквой. Шкворчат галушки, медленно вытекает из наклоненной банки густая сметана, вкуснее которой, кажется, нет на свете.

– Подходи, красавица, – завлекает Вику продавец-азербайджанец. – Тебе грушу за двадцать рублей продам. А тебе, парень, только за тридцать!

Зато женщины в платочках по соседству щедро угощают огурцами и квашеной капустой – просто так.

Вечер. Когда бродишь по ярко освещенным улицам, любуясь высотными зданиями, кажется, что находишься в благополучной европейской стране,