Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

часто видят постобморочный сон – люди знают, что должно быть, и им это мнится. А многие сочиняют. Но у меня все точно доказано, поскольку я узнал милиционера, который делал мне искусственное дыхание. Уличная драка была, долбанули бутылкой портвейна «Агдам». Я все видел сверху, через листья. Никаких труб, никакого света. Просто листья, я лежу, а он мне делает искусственное дыхание. Узнал его, когда он пришел ко мне в палату, а до этого не помнил ничего. Но сказать, что я особо религиозен, не могу. Чувство юмора мешает.

Так и живет Ян Бруштейн, постоянно возвращаясь из интернета, дальних стран и даже с того света в город, где полвека длится его годовой визит. С возрастом он стал опираться на палку, но это не мешает ему попадать в невероятные приключения.

– Когда холодное оружие еще разрешали, была у меня трость со стилетом. Шел я как-то через овраг, и пристали ко мне бандерлоги тринадцати-пятнадцати лет. Впереди, конечно, самый мелкий. ««Мужик, дай закурить!» – «Не курю». – «Дай денег!» – «Не дам». – «А мы тебя…» Тут я взял трость, крутанул и разорвал в воздухе. В одной руке – палка, в другой – шпажка. Они так рты и разинули, а мелкий, как пришел в себя, говорит: «Ни хера себе! Дед-то ниндзя!»

Тут все покатились со смеху. Потом много раз они мне встречались и просили этот фокус показать.

Янус

В Третьяковке – выставка художника Петра Кончаловского. На почетном месте висит портрет с замечательным названием «А.Н.Толстой у меня в гостях».

Подходит к картине экскурсовод с группой и говорит примерно следующее:

– Этот портрет очень понравился Алексею Толстому, который не отличался утонченным вкусом, а потому не распознал незлобную, но беспощадную иронию художника. Взгляните, как сидит этот бывший красавец за столом, столь издевательски выглядящим в голодное время! Петр Кончаловский был мастером композиции, ему не составило бы труда при помощи трех блюд создать впечатление стола, ломящегося от яств. Но здесь среди многочисленных тарелок зияют пустоты, как и во внутреннем мире героя портрета. Вся еда производит впечатление второй свежести. Художник пощадил только окорок, так как он умел и любил коптить свинину, и всегда делал это собственноручно. Убогость сервировки при внешней пышности указывает на мизерность таланта Толстого, его фальшивость. И вправду, ну какой это Толстой? Ни к одной из двух основных ветвей родового древа Толстых он не относится. Писатель – самозванец, и выглядит за столом совсем не по-дворянски. Посмотрите – внизу штофа различим год: 1799. Художник, конечно же, намекает на Пушкина, и от такого сопоставления сразу ясно, как ничтожен «красный граф» перед лицом вечности.

Группа, покивав, уходит, ее сменяет другая. Пожилая экскурсоводша в круглых очечках изрекает, встав у картины:

– Взгляните на этот замечательный портрет. На нем изображен Алексей Толстой, один из самых талантливых советских прозаиков. Он сидит за роскошным столом, намекающим на общеизвестную приближенность писателя к власти. Но стоит увидеть его глаза, как все сразу становится на свои места. Это глаза мудреца, взирающего поверх суетных угощений. Не еда приковывает к себе его внимание, не она по-настоящему волнует творца. Он смотрит вперед, с проницательной грустью и благородной прямотой, и видно, что занимают его важные и вечные темы.

Билет до Владикавказа

В ночь на 28 октября 1910 года из Ясной Поляны ушел Лев Толстой. Старый писатель последним усилием превратил саму свою жизнь в огромный роман с достойным и неоднозначным финалом, который волнует и по сей день. Он толком не знал, куда направляется: «Куда-нибудь за границу… например, в Болгарию… Или в Новочеркасск и дальше – куда-нибудь на Кавказ…» Метался по монастырям, путешествовал в вагоне третьего класса и нигде не задерживался, поскольку, конечно, понимал: если вся Россия, словно жена, гонится за тобой, то крича, то пытаясь себя искалечить, скрыться можно лишь в одном убежище. Том самом, в котором позже Маяковский спасся от превращения в чиновника, а Пастернак – от травли после «Доктора Живаго». Не успело короткое путешествие окончиться на станции Астапово, как она догнала его и принялась, уже не сопротивляющегося, рвать на части. Марксисты превозносили писателя как «зеркало русской революции», священники пускали слухи, что он ехал в Оптину Пустынь каяться, да так и не успел, Бунин и вовсе находил в учении Толстого сходство с индуизмом. Кто-то проклинал его и объявлял графоманом, а Илья Репин изобразил друга по ту сторону жизни в цветущем саду – созерцающего с удивленно открытым ртом то ли солнце, то ли вечную тайну. Каждый старался прилепить свой символ на простую могилу, усыпанную жухлыми листьями поздней осени. Так велики были жизнь и смерть писателя, что эти споры еще не затихли. О нем созданы сотни книг, но одна крошечная фраза, написанная рукой журналиста, повлекла, пожалуй, самые неожиданные последствия.

«Мы ведь были первыми иностранцами, спевшими в русской тюрьме?»

«Раскопки проводятся либо для решения большой научной проблемы, либо, как здесь, если намечается строительство, и мы, раскапывая памятник, его спасаем. Это так и называется – спасательный раскоп»

Гранитный камень на могиле жеребца Ворона

Лошади Рязанщины

«Старики говорят, что эрзянские песни предназначены для общения с высшими силами»

«Самогонка на мертвых пчелах. Это – настоящая мордовская виагра»

К котам нагайбаки исстари относятся уважительно, считая их приятелями домового

Нам плевать на вождей, мы хотим отделить себя от самой толпы

Митинг на Болотной площади

Смех – удел победителей, а то, что мы ненавидим, всегда возвращается

Бакшевская Масленица

Много фестивалей – это много людей, которые тусуются, не уезжают, тратят деньги и создают новые творческие центры

«Гагарин учился в саратовском индустриальном техникуме, впервые поднял самолет в воздух в нашем авиакружке, у нас же и приземлился после полета в космос – благодатная почва для мифологии»