Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

ютились в небольшом грязном хлеву, куда без сапог и зайти было страшновато. Нехватку денег и опыта хозяева компенсировали старанием и любовью к своему делу, но порой им все равно случалось горько ошибаться.

Была глубокая ночь. С Волги наползал густой туман, в котором пасущиеся лошади казались призраками. Мы сидели среди них на влажной траве, до рассвета было далеко, и хозяева рассказывали истории из своей жизни. Я хочу поделиться одной из них.

Много лет главным в их крошечном табуне был бурый казахский жеребец. Он был лохмат и неказист с виду, зато отчаянно вынослив и старателен. Туристы его любили, а жеребята – такие, как молоденький тонконогий Граф, – носились следом, задрав пушистые хвостики, похожие на беличьи. Но хозяева лелеяли мечту о просторной конюшне, в которой будут стоять грациозные трепетные лошади, каких любят рисовать на картинах. Эта мечта толкала их вперед, без нее они никогда бы не оставили город ради деревни, да только бурый был мало похож на жеребца их мечты, и дети у него тоже рождались выносливые, лохматенькие и низкорослые. Таких называют кашлатками. С ними хорошо продираться сквозь бурелом, но скакать по радуге своих грез лучше на сером в яблоках красавце с длинной шелковой гривой.

И такой жеребец нашелся. Он был горделив и прекрасен. Хозяева конюшни влюбились в него с первого взгляда. Чтобы его купить, им пришлось влезть в долги, но они не колебались ни минуты. Прежнего вожака спешно превратили в мерина, и новый король вступил в предназначенное ему стойло, будто на престол.

Первым делом он показал свою силу и власть на примере предшественника. Бил он бурого долго и жестоко, продолжая лягать даже после того, как тот повалился на спину, задрав копыта и всем видом демонстрируя покорность.

На следующий день бурый ушел из конюшни. Он отправился куда глаза глядят, и за ним последовали три верные кобылы, решившие, что старый супруг лучше новых двух, даже если он мерин. Но вскоре беглецов отыскали и вернули обратно. Пришло лето, пора дальних походов. И тут оказалось, что молодой жеребец совсем не приспособлен к долгим лесным путешествиям. Летевший, как птица, по скаковой дорожке, на заросших тропках он робел и спотыкался. В конце концов он сломал ногу.

Обычно для коня, да еще и в глубинке, перелом – верная смерть. Но хозяева любили его, а потому попытались спасти. Серого подвесили на веревках рядом с другими лошадьми так, что больная нога лишь слегка касалась земли. Бурый мерин подошел к нему, обнюхал и вернулся к кобылам, даже не укусив своего мучителя. А тот вынужден был день за днем беспомощно смотреть, как обитательницы его гарема гуляют с другим, не обращая на бывшего повелителя ни малейшего внимания. Однажды утром молодого жеребца обнаружили мертвым. По-видимому, он раскачался на веревках и разбил себе голову о стену.

Миновали осень и зима, и вновь наступил случной сезон. Молодой производитель погиб, старый стал мерином, а нового хозяева покупать не решались. И тогда выбор пал на Графа. Юный жеребчик подошел к своей первой кобыле неуверенно, но при помощи людей у него все получилось. Тогда он победно оглядел табун и впервые в жизни заржал не как взвизгивающий ребенок, а гордо, по-мужски. Впереди было еще много бед и ошибок, но жизнь на конюшне продолжалась.

Внучка

Это, наверное, самая страшная история, случившаяся в моей жизни. Однако многие не найдут в ней ничего особенного. Дело было зимой. Стояли морозы, и мне не терпелось поскорее попасть в парилку, разогреть после прогулки верхом усталые косточки. В предбаннике меня встретил Рома, хозяин конефермы. На сизой деформированной ноге виднелись шрамы, оставшиеся после долгих месяцев с аппаратом Илизарова: полгода назад жеребец Гром лягнул его и раздробил голень.

– Зайди сперва на женскую конюшню. Посмотри, как там Внучка, – попросил Рома. – Что-то с ней неладно…

Я кивнул и потопал по хрусткому снегу вниз по деревне, оскальзываясь на ледяных прожилках. Фонари уже выключили, дорога казалась бесконечной.

Разумеется, у кобылы было другое имя, но я его не помнил. Она была дочкой жеребца Прокофьева, которого я предпочитал всем прочим. Его ласково звали Сыной, и однажды хозяйка усадьбы весело сказала, ставя на стол здоровенный котел со щами:

– Она – дочь твоего Сыны, стало быть – твоя внучка. Так и повелось.

С трудом отыскав замок, я вошел в конюшню, шаря по углам чахлым фонариком. Заросшие густой шерстью кобылы косились на меня, и даже маленькие жеребята задирали шейки, пытаясь взглянуть через загородку. В деннике Внучки что-то хлюпнуло под ногами. Я навел бледный лучик света и остолбенел. Мы с кобылой стояли в луже крови, уже начавшей подмерзать с краев. Внучка с интересом рассматривала меня, из ее носа стекали две тонкие струйки.

– Что с ней? – спросил я, ворвавшись обратно в баню. – Там кровища кругом! Надо бежать, спасать!

– Дверь закрой, пар выпустишь, – ответил Рома. – Сейчас быстренько попаримся и разберемся.

Вечером они с женой рассказали, что у кобылы это далеко не первое кровотечение, а почему, толком неизвестно. Ветеринар предположил, что какие-то бактерии разъедают носовую перегородку. Исследовать это дорого, лечить и того дороже. Для операции надо в Москву везти, кучу денег платить, а тут десятки жеребят бегают. О них заботиться надо. Лошадей на конезаводике и вправду было много. Особых денег они не приносили, содержались в основном для души. Расходы покрывала продажа пони, которые ничем не болели и обучения не требовали. Все были предоставлены естественному отбору. Сильные выживали, из проигравших готовилась для местных собак пресловутая ячка на кишках. Это было, наверное, справедливо. Пытаться спасти каждого – значит, гарантированно погубить все дело. Где жизнь, там и смерть, таков порядок вещей. А я все вспоминал, как летом, полтора года назад, эта кобылка лежала на траве, зажмурив глаза и вытянув тонкие ножки. Осторожно приблизившись и сев на корточки, можно было взять в ладони крохотное розовое копытце. И сегодня она смотрела с таким любопытством – молоденькая, еще ничего не видевшая в этом мире…

Тут я не выдержал и сказал, что готов оплатить любую операцию. Зарплата у меня хорошая. Надо везти в Москву – пусть везут, деньги найдутся. На том и порешили.

Прошло несколько месяцев. Я был слишком занят, чтобы ездить на ферму. Весной я получил оттуда письмо. В нем говорилось, что Внучка пала, но расстраиваться не стоит. После нашего разговора хозяева вместе с ветеринаром прикинули затраты на лечение, и вышло, что оно обошлось