Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

– Сами понимаете! – взвизгнуло существо. – Ладно уж. Заполняйте анкету.

И оно просунуло сквозь решетку два листка из школьной тетради в клеточку, на которых здоровенным лиловым штампом была оттиснута анкета.

Кое-как заполнив трудноразличимые пункты, мы протянули листки лешему. Тот холодно изрек:

– Сперва заверьте в отделении милиции, потом приходите. Оно здесь недалеко, на вокзале.

Мы вздохнули и побрели в зал ожидания – ночевать на скамейках. Общаться с чудовищами, столь живо описанными проводником-оборотнем, совсем не хотелось.

Едва забрезжило утро, мы отправились через весь город к другому вокзалу. Всего в небольшой Пензе их было четыре

– наверное, чтобы внушать доверчивым жертвам надежду. Купив билеты до Рузаевки – ближайшего транспортного узла, мы радостно плюхнулись на сиденье электрички. Пассажиров почти не было.

– Ребята, а вы часом не в Рузаевку собираетесь? – ласково спросила бабка-уборщица со шваброй наперевес.

Мы кивнули.

– Ничего у вас не выйдет. Рельсы разобрали. Ремонт.

И она, повернувшись к нам крепким тылом, подобно Фортуне, пошла елозить шваброй в других вагонах.

Когда на автостанции объявили, что из-за аварии на мосту движение перекрыто и автобусы не ходят, мы уже не слишком удивились. Было понятно, что город настроен серьезно и просто так не отпустит.

В третий раз мы вернулись на вокзал. Казалось, бомжи уже узнают нас и ухмыляются в грязные бороды, предчувствуя пополнение своих рядов. А может, все они были такими же, как мы, невозвращенцами. Отделение милиции маячило прямо перед глазами. Из него пока что никто не выходил, и от этого становилось еще более жутко.

– Милый город Пенза, выпусти нас, пожалуйста! – наконец взмолился мой спутник.

– Не знаю, что мы натворили, но мы больше не будем! – подхватил я. – Меня на работе заждались!

– А я и вовсе студент. Пожить толком не успел. Забери лучше его. Он старше.

– Нет, лучше его! Это сейчас он человек, а скоро превратится в юриста!

Город молча смотрел на нас, и провисшие провода чернели в небе, как кривая ухмылка.

Через пару часов мы благополучно вписались в поезд, который вез в Москву заключенных. В просторном почтовом вагоне переговаривались зэки, а я обессилено лежал на нижней полке в купе проводников. Перед носом маячил пульт управления с десятком загадочных кнопок, под одной из которых была привинчена черная табличка с надписью «Длительный отстой».

Как полюбить ужасный город Питер

В любом общении главное – это взаимность. Она в наших долгих отношениях с Питером была с самого начала, что и предопределило их гармоничное развитие. С первого взгляда я проникся к нему глубокой неприязнью, и город Петра ответил мне тем же. Я вполголоса ругался на его выбитые стекла и ухабы, из-за которых Питер напоминал гигантский музей собственной блокады. Он в ответ ехидно подкидывал самое безумное жилье, какое только можно вообразить, – от общежития циркового училища с огромными тараканами, которые, казалось, вот-вот сделают антраша, до подсобки в школьном кабинете химии. Чернильной питерской ночью я лежал среди реактивов под жерлом вытяжки и не мигая глядел вверх. Металлическая труба уходила в неведомое пространство, где ветер выл, как баньши, а вместо ядреного снежного мороза была коварная ледяная зябкость. Казалось, призраки осушенных болот всплывали над гранитом и пробирали до костей каждого в этом городе, полном скелетов.

Потом я повзрослел и свыкся с погодой. Теперь меня удивляли сами питерцы. Ну разве можно рационально объяснить их желание непременно именовать свой город столицей? Культурной, северной – какая, в сущности, разница? Думаю, большинство москвичей с радостью отдали бы Питеру этот статус вместе с правительством, тысячами чиновников, мигалками и вечными пробками. Мы-то знаем, что столичный статус – тяжкое бремя для живого города. Поэтому в большинстве крупных стран столица строится отдельно, как своеобразное гетто для слуг народа, а мегаполисы живут сами по себе.

Но потом я свыкся и с этим, как свыкаются со странностями эксцентричного дядюшки. И тогда, почти через двадцать лет, он вдруг устроил мне такую череду сюрпризов, что я взглянул на город иными глазами и полюбил его. Ведь что, в сущности, любовь, как не крушение привычных представлений, за которыми внезапно открывается нечто прекрасное?

Первый подарок был неожиданным. Мы с подругой гуляли ночью по городу, и ноги сами привели нас к Вечному огню. Была поздняя осень, вокруг пламени грелись бездомные. Завязалась беседа, и оказалось, что многие из этих бородатых перекати-поле – удивительно яркие личности с широким кругозором и оригинальным умом. С тех пор язык не поворачивается назвать их бомжами. Как минимум – клошарами, ведь они соответствуют сему гордому имени не меньше, чем парижские собратья.

Второй случай перевернул мои представления о питерской зиме. Я шел мимо Спаса на крови, с неба медленно падали крупные снежинки – такой снегопад бывает в волшебных шарах. Но главное – возле собора стоял музыкант и играл чистый изысканный джаз, который на московских улицах услышать почти невозможно. И этот музыкант, и собор, и кружащиеся под мелодию снежинки создавали такую гармонию, ради которой только и стоит жить.

Но окончательно я сдался после третьего случая. Я был в гостях у потомственных питерских интеллигентов – из той породы, что сейчас большая редкость даже в городе на Неве. Седеющий дед держал на руках внучку, совсем еще младенца, улыбался в прокуренные усы и легонько подбрасывал ее, как делают счастливые бабушки и дедушки во всем мире. Отправляя млеющего ребенка в полет, он тихонько приговаривал:

– Так и е… улся с крыльца, так и е… улся с крыльца…

Эти немудреные слова дышали настолько искренней нежностью и любовью, что я чуть не прослезился. С такими дедами питерская интеллигенция непобедима, и во всяком ее чудачестве можно увидеть бездну очарования.

С тех пор мы живем с Питером душа в душу, и я радостно предвкушаю каждую новую встречу.

Однако в наш быстрый век немногие согласны ждать двадцать лет, подобно библейским патриархам. Поэтому я решил собрать воедино рецепты любви к Питеру от своих знакомых. Вдруг они кому-то помогут прийти к этому городу немного быстрее?

Любопытно, что редкому чужаку он открывается сразу. Питер предпочитает сперва отпугнуть человека, чтобы случайные визитеры ушли навсегда. Запутать своими противоречиями – недаром этот город олицетворяет и свободу, и несвободу. Чтобы его почувствовать, нужно терпение.

Светлана Бороздина, ныне живущая в Чехии, вспоминает: «Когда я в первый раз попала в Питер, я не знала, куда бежать и что смотреть. В итоге не успела никуда. Я бегала вокруг Александровской колонны, лазила на Исаакий и накупила кучу открыток.