Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

Второй раз я уже исследовала Питер по принципу “Здесь я была – значит, больше туда не пойду”. Маршрут был традиционным туристическим, но без экзальтированной беготни. Эрмитаж, Пушкин. Мы с городом присматривались друг к другу. Он старался показать мне, какая он сволочь, залезая холодными руками под пальто и дергая ледяными пальцами за уши. Я делала вид, что мне это нравится.

В третий раз в Питере мне было плохо так, как мало когда в жизни. Я гуляла по кривым набережным, откидывая тяжелыми ботинками собачье дерьмо, которого тогда было почему-то на редкость много. Я просила город меня защитить, потому что больше было некому. Но он дал понять, что не любит слабых и со своими проблемами мне придется справляться самой: ему и без меня хватало забот.

В четвертый раз я наконец приехала в Питер летом. Я была в полувменяемом состоянии, потому что перед этим месяц отработала вожатой в отряде с тридцатью шестнадцатилетними уродами. Мне хотелось спать, и точка. Питер перестал меня волновать: мне было все равно, где я нахожусь. Кажется, я тогда не вылезала из гостиницы вообще.

Пятая попытка снова была летом и оказалась сюрреалистичной. Общежитие, номера в котором представляли собой шестиместные загоны для бегемотов. Потолки высотой в четыре метра, под которыми толклась куча жужжащих тварей. Нет горячей воды, сна, уюта и тишины. Зато есть храм Спаса на Крови под окнами, джаз на Итальянской, безумный флирт в ночном трамвае, голова кругом и все какое-то нереальное. Потом я приехала осенью, и Питер понял, что ему от меня никуда не деться. Я застала его врасплох: ведь он уже вздохнул с облегчением, что не увидит туристов до весны. Мне именно это и было нужно. Я исследовала город не так, как мой фотовооруженный собрат. Мне было плевать на достопримечательности, я просто гуляла и впитывала этот воздух. Было грустно оттого, что я здесь не живу, и Питеру тоже было грустно, но по каким-то своим причинам. Наше настроение удивительно совпало, и мне не хотелось уезжать.

После этого я не была в городе почти два года. Я изменилась, и мне хотелось, чтобы Питер изменился тоже, чтобы он кормил меня не только духовной пищей. Чтобы дал мне помимо коней Аничкова моста и отблеска золота на куполе Исаакия чистую постель и вкусный ужин. Чтобы я приезжала не с рюкзаком, набитым консервами, как будто отправляюсь на завоевание, а с невесомой сумкой, словно в гости к старому другу. Ведь я знаю, что он обо мне позаботится.

Кажется, мы поняли друг друга. Я не раздражала его иностранным говором, а он старался водить меня по улицам, где нельзя поскользнуться. Кажется, я интуитивно выбирала места, где меня ждут, а он услужливо доводил меня до дверей. Кажется, он дал мне лучшее, что мог дать, а я уехала вовремя, не успев ему надоесть.

И, кажется, я буду очень по нему скучать. Правда, не знаю, по какой из его ипостасей больше».

Пока одним близки долгие истории, другие поводы для любви перечисляют взахлеб, подобно Пушкину, который когда-то так увлекся, что приписал городу получасовые ночи, за которыми в действительности ему пришлось бы ехать в Финляндию. Благо тогда виза не требовалась. Дарья Шевцова из Минска старается быть более точной:

«У него особенный запах: большой воды, старины, истории, мыслей и свободы.

Потрясающий контраст: улочки-улочки, а потом БАХ! – и невероятный простор.

Много незаметных с первого взгляда мелочей, странных для внешне пафосного города: смешные объявления, махонькие, но многозначительные трафаретные граффити, огромный ржавый автомобиль без двух колес почти в центре улицы… Надо только замечать.

Если повезет – можно найти открытую крышу, тогда вообще счастье.

Много памятников, свадеб, котов.

Самое смешное, но главное: город все чувствует и понимает. Как ты к нему, так и он к тебе. Я каждый раз степенно выхожу из вагона, вдыхаю полной грудью, улыбаюсь и здороваюсь. А когда уезжаю – почему-то плачу. Но это девочковое». Ей вторит Мария Симонова из Томска:

«Люблю за прохладный ветер от реки в жаркий летний день. За уютные кофейни и булочные, за маленькие книжные, за тихие улицы со старинными зданиями, по которым можно весь день ходить пешком. За улицу Рубинштейна, где театр “Зазеркалье”, за дворы-колодцы, где ранним утром гулко раздается стук твоих каблуков, за набережные, за дома, на которые не насмотреться»…

– Каждый раз, когда я еду в Питер, я попадаю на кладбище, – рассказывает живущая в Австралии бывшая москвичка Галина Лазарева. – То литераторские мостки, то еще что… Поэтому ассоциация закрепилась стойкая, но почему-то не негативная. Город на костях, известное дело. Место не для веселья, а для грустной задумчивости. И времени побыть наедине с собой. Питер не Москва, он не мешает.

– Это довольно извращенное чувство, – говорит израильтянин Александр Шапиро. – Я не знаю, зачем оно нужно…

Но если хочешь полюбить Питер, надо проводить там много времени бесцельно, когда грустишь.

Совсем по-другому открылся город Елене Олейниковой:

– Контраст между туманной набережной и гордыми фигурами египетских сфинксов поразил. И надпись на доме «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна» в сочетании с траншеями (там был юбилей какой-то, готовились, асфальт перекладывали). Вообще, асфальт тогда в городе был только местами. Поэтому казалось, что это и не город вовсе, а придворная деревня… Душевная и светлая даже ночью!

– И старушки, – добавляет москвичка Наталия Лихушина. – Очень милые старушки. Зайдет такая старушка воздушная в вагон. Ничего ни от кого не требует, но полвагона вскакивает!

– Почему я люблю Питер? Из-за женщин! – почти в один голос изрекают мои друзья Рома и Антон.

Иделия Айзятулова выражается тоньше:

– Иногда очень неплохо, что эскалаторы в метро такие длинные.

А писательница и поэт, лауреат премии «Дебют» киевлянка Анна Гераскина и вовсе полюбила Питер по ошибке:

– Всему виной Аничков мост. У мамы язык не повернулся сказать деточке в бантах, рюшах и сползших колготочках, что он не Анечкин, а всего лишь Аничков. А если в городе есть твой мост, да еще и с конями, как же его не полюбить?

Три жеребца

Это случилось давно, в конном клубе под Нижним Новгородом. Основала его семейная пара горожан, уехавших жить в деревню. Сейчас у них две огромные конюшни, в которых комфортно живет более сотни лошадей, а тогда, десять лет назад, кони