Эмигрантские тетради: Исход - Федор Васильевич Челноков

Но дело начато, надо доводить его до благополучного конца. Завтра в 6 часов утра приедут за мной и за вещами, и надо отправляться в путь из прекрасной Боснии в каменистую Герцеговину, в Мостар. На вокзал собралось довольно много наших новых друзей, в том числе, конечно, и Голова с «головихой». Садясь в наши вагоны, ожидавшие нас в Сараеве, я с удивлением увидал мой саквояж, украшенный белыми и розовыми олеандрами; было странно, что единственно мой оказался в таком виде. Подумав, я решил, что мои милые хозяева, с которыми мне почти не пришлось видеться за все эти три дня, так мило попрощались со мной. Хорошо, что я оставил им короткую записку с благодарностью и надеждой когда-либо увидаться. Правда, выходя с их заросшего олеандрами двора, я наткнулся на мать и дочь, и парой слов успел поблагодарить их. Видно, они ухитрились в этот короткий момент прицепить эти прекрасные цветы. Я поделился ими с «головихой» и ее бель-сёр[67].

Мостар

Поезд отошел в 8 часов, и мы исчезли из этой милой компании и столицы под прощальные приветствия и чрезвычайно продолжительные махания шляпами и платками. Когда все это исчезло, мы входили по окруженной грозными каменистыми кряжами дороге в Герцеговину по направлению в Мостар. Нам предстояло прибыть туда к четырем часам; дорога туда сперва идет по приветливой зеленой стране, но чем ближе к Мостару, тем горы становятся суровей и каменистей.

Самый город значительно меньше Сараева, в нем всего тысяч 20 жителей. Лежит он как бы в котловине серых гор, расходящихся от него амфитеатром. Он лежит на прекрасной горной реке, которая с шумом и плеском разрезает город на две части. Общий вид его, благодаря множеству мечетей и чрезвычайно закрытых женщин, мужчин в нацональных костюмах, в фесках, сильно жгучему солнцу – совершенно восточный. Прибытие наше ожидалось опять целой толпой людей, во главе которой оказался прекрасный митрополит мостарский, представители правительства, города, и еще один священник, Христич, прекрасно говоривший по-русски. Он был потом нашим главным спутником и руководителем, и за все время, пока мы были в Мостаре, не покидал нас. Встреча была, как и в Сараеве, – с речами, с «до́бро до́шли», с пожатием рук, но все это было здесь как-то проще, не пахло этой официальностью большого города. Нас усадили в ландо́, и мы отправились в приготовленную для нас гостиницу. Михаилу Васильевичу отвели номер аршин 12 на 12 и вышиной в 10 аршин и в два света. Остальные разместились по другим номерам, а я устроился с ним.

Прибыв в гостиницу, всем захотелось ужасно пить, и мы вышли на большую терассу гостиницы и принялись за воду с малиновым сиропом. Хозяева наши, собственно, не знали, что с нами делать, и предложили пойти осматривать бани. Это учреждение так грандиозно и великолепно, что годилось бы скорей для большого города: ни в Сараеве, ни в Белграде ничего подобного нет.

Осмотр продолжался недолго, делать было нечего, и мы с Михаилом Васильевичем, М. М. Охотниковым и Клисичем взяли ландо́ и велели везти нас по городу, но извозчик повез нас куда-то в одном направлении. Мы ехали, болтали и ему не противоречили, наконец, оказались за чертой города, там пошли маленькие жилища, окруженные садами винограда, гранатов и других южных растений. Кругом открывалась картина грандиозного амфитеатра гор, посередине которого лежала столица Герцеговины – народа, упорного в войне и с трудом выдерживавшего на себе тяготу австрийского владычества. На этот предмет Австрия принимала свои меры: на вершинах гор и в центре амфитеатра она выбрала наиудобнейшие места для постановки хотя и небольших фортов, но их было 13, и поставлены они так, что в случае малейшего восстания от города не осталось бы ничего. Герцеговинцы, видя эти форты, скрежетали зубами, но, будучи обезоружены, ничего не могли сделать, ждали и надеялись, что придет время и разорвутся их цепи – и цепи пали, австрийцы даже не успели дать ни одного выстрела, как пришлось покинуть эту грозную страну благодаря военным действиям, происходившим где-то там далеко, в коренной Сербии.

А извозчик везет и везет нас все дальше, и наконец мы приехали к источнику, который питает мостарский водопровод. Там устроен чистый красивый парк, сильный ключ, как и в Сараеве, вырывается из-под горы и превращается в порядочную речку. После вагонной духоты прогулка по этому зеленому влажному парку была очень кстати. На обратном пути мы проехали мимо величественного францисканского монастыря, монахи которого играют здесь большую роль. Да и вообще представители религий ведут здесь главную политику. Таким образом православные, находясь в союзе с магометанами всегда ведут борьбу с францисканцами, которые являются проводниками Австрии. По дороге мы увидали старинный горбатый, каменный мост, постройка которого приписывается римлянам, но на самом деле ему лет 600. Город, как и в Сараеве, оказался сильно украшен флагами, народ с любопытством и приветливо нам кланялся. Видно было, что русские здесь настоящая невидаль. Вечер прошел за товарищеским обедом, на котором присутствовал только Голова да поздней подошел священник Христич.

Времени было еще много, луна так сияла над резвой рекой, что хотелось погулять. По двое и трое пошли мы по дороге и оказались в кафешантане. Я шел со священником, но он, не смущаясь, отправился вслед за нашей компанией, говоря мне: «Ято бы это было, если б священник попал в России в такое место, но у них здесь порядки другие». Здесь священник такой же воин, как и весь народ, а потому пользуется такими же правами, как и все граждане, конечно, сан его обязывает вести себя прилично и не безобразничать.

Мы мирно болтали с батюшкой, попивая «це́рно ви́но», а за другим столом сидели наши делегаты с несколькими городскими представителями. Шум их разговора не интересовал нас, но, когда мы выходили из сада, М. М. Охотников подходит ко мне и заявляет, что Клисич вел себя совершенно непозволительно по отношению к князю Урусову, Охотников за него вступился, Клисич наговорил и ему чего-то, и М. М. заявляет, что он завтра покидает нас. Тем временем подлетает Клисич и заявляет, что с такой публикой ездить не желает и что он завтра покидает делегацию. Фу ты, боже мой! Эти заявления делаются на глазах мостарцев – скандал сущий.

Наконец, Клисич с Охотниковым переходят на другую сторону улицы, идут, махая руками, и о чем-то горячо толкуют. Михаил Васильевич уж лег спать, я привел к нему Клисича, тот ему рассказал о том, что случилось. Михаил Васильевич,