Эмигрантские тетради: Исход - Федор Васильевич Челноков

была открыта соборная сокровищница, обладающая, действительно, громадными ценностями и редкими реликвиями. В католической ризнице мне никогда бывать не приходилось, почему это посещение меня интересовало особенно. Мы пошли в собор, туда явилось три человека, у каждого было по ключу.

Когда три ключа повернулись, открылась дверь, и перед нами предстала довольно обширная капелла, стены которой почти до потолка были закрыты стеклянными шкафами, из которых виднелись серебряные руки и ноги. Это все мощи разных святых. Обделанные в серебро руки выглядели как серебряные перчатки на много пуговиц, ноги же, как женские чулки из серебра. Этих предметов было особенно много; нам показали их несколько, не за заключавшиеся в них мощи, а как образчик высокой серебряной работы, выполненной в Средние века в Далмации. Как особенную редкость, в первую голову показали, вынув из шкафа и поднеся на серебряном блюде, работы Бенвенуто Челлини (?) – византийскую корону из золота, покрытую всю византийской эмалью. Эта редчайшая вещь заключала в себе голову святого Стефана, за которую Франц-Иосиф предлагал столько золота, сколько она весит, чтобы перенести ее в собор Стефана в Вене, но это не удалось ему. Показали нам еще несколько драгоценных реликвий с сапфирами. Превосходной работы, тут же, на полу, стояло несколько картин итальянской школы, но к ним относились без особого уважения, так как они были и порядочно ободраны, и в пыли, и, стоя на каменном полу, конечно, подвергались сырости. Осмотр продолжался с полчаса.

Отсюда пошли ко дворцу. Внутренность его совершенно ограблена Наполеоном I, а потому говорить о ней не стоит, наружный же вид уподобляется Дворцу дожей в Венеции: те же колонны с резными капителями, на них арки, а поверх этого массивный этаж с окнами венецианского фасона. Рядом городская Управа – здание новое, но выдержанное в стиле венецианских дворцов. Рядом – мраморный фонтан причудливой формы с дельфинами и всякой штукой. Дальше дверь в кордегардию[73], отделанная тяжелой арматурой из митральезы[74], с головой воина и разными военными атрибутами. Еще дальше – крепостные ворота с башней и часами и в угол к ним дом с самым венецианским фасадом и пристроенной к нему прелестной аркадой на красивых колоннах.

Отсюда начинается главная улица. Как видно, уж несколько столетий на ней не перестраивалось ни одного дома. Говорят, что аркада тянулась вдоль ее, но погибла во время землетрясения, бывшего здесь лет 200 назад. Напротив здания Думы стоит боковым фасадом церковь, главный фасад которой выходит на главную улицу. Церковь невелика, украшена колоннами, ангелами и всеми атрибутами католического храма. Глядя на нее, чувствуешь себя перенесенным в Италию. Облицована она белым мрамором, который от времени принял желтовато-грязную патину. Особенно интересны на этой церкви выходы водосточных труб. Они изображены в виде голов из мрамора, с раздутыми щеками, и во время дождя вода хлещет изо рта.

На противоположном конце улицы находится монастырь францисканцев; храм их велик, но ничего интересного собой не представляет. Как и в большинстве таких монастырей, здесь имеется прекрасный двор, окруженный галереей, отделенной от находящейся в середине двора сада чудесной колоннадой с капителями самых разнообразных рисунков. Этот двор, в отличие от тех, какие мне видать приходилось, густо зарос всевозможными южными растениями, дающими тень и прохладу. Среди этой растительности красиво выделяется статуя св. Франциска и фонтан когда-то белого мрамора, а теперь принявший желтоватую окраску, какую этому благородному камню дает только время.

Параллельно с главной улицей расположились другие, такие узенькие, что, проходя между трех- и четырехэтажными домами, они почти никогда не видят солнца и в них держится сравнительная прохлада, так необходимая в этом жарком климате. Продольные улицы в сетку пересекаются такими же узенькими улицами, скоро переходящими в лестницы как направо, так и налево от главной улицы. Вид этих лестниц-улиц чрезвычайно напоминает собой Неаполь, только с той разницей, что Дубровник во всех его частях удивительно чист и редко видно сушащееся поперек улицы белье, представляющее отличительное свойство узких улиц в городах Италии. Эти поперечные улицы упираются своими концами в городские крепостные стены, обнявшие и заключившие в свои объятия это произведение Средних веков и оградившие этот городок от всякого современного влияния. Эта удивительная сохранность и цельность впечатления поражает приезжого больше всего.

Что касается крепостных сооружений в виде стен, башен, рвов, молов и всяких ухищрений средневековой стратегии, то они велики, разнообразны, грозно-красивы и говорят о силе и заботливости Дубровниковской республики в смысле охранения ее прав и свободы. Далматинцы вообще народ вольный и свободолюбивый; во все времена они охраняли свою независимость, и еще Бог знает, что выйдет из присоединения их к Югославии, правительству которого предстоит великая и сложная работа объединить все эти народности в один стройный государственный организм.

Путешествие наше было невелико, однако, выехав из Сербии, мы проехали через Словению, Боснию, Герцеговину и добрались до Далмации. Как ни толкуй, что население этих провинций принадлежит к одному славянскому корню, что все это сербы, что все это единый народ – однако достаточно самого поверхностного взгляда, чтобы увидать, что это люди разных типов и совершенно разной культуры и для будущих правителей этого нового государства потребуется громадная работа и удивительный такт, чтобы работа государственной машины шла без скрипа и трений. Уже сейчас мне пришлось слышать от одного герцеговинца такое заявление. «Да, мы все одинаково работали над освобождением от австрийского и турецкого ига, почему же теперь все преимущества сербам?» Если, говоря о новом государстве, упоминается имя Сербии – необходимо упомянуть хорватов и славонцев[75], иначе это страшная обида. Один сербский офицер не без горечи в голосе и со скрытым вздохом сказал мне: «Не́ма Сербии, и́мам Югославию». Словом, почва для всякой кислоты и бесконечных трений здесь самая благоприятная, и может быть Югославия скуется в одно крепкое государство лишь под угрозой постоянной войны с ее завистливыми соседями, [такими] как итальянцы, румыны, венгры и болгары.

За то короткое время, какое мы живем здесь, уже дело чуть не дошло до драки с итальянцами и румынами, а во время драки чехов с мадьярскими «совдепами» чехи уповали на то, что сербы ударят на мадьяр. Одна Болгария пока ни в чем воинственном не проявлялась. Но ненависть, существующая между этими двумя народами такова, что никогда нельзя быть уверенным, что вот-вот эта вражда выкатится опять в форме вооруженного столкновения. Прежде, когда была великая Россия, было бы достаточно одного ее авторитетного слова, чтобы регулировать эти сложные отношения, теперь же, без нее, все чувствуют свою неустойчивость и опасаются за будущее, чем в значительной степени и объясняется тот исключительно радушный прием,