Любовные истории в Стране восходящего солнца - Юлия Алексеевна Чернышёва

к пренебрежению нормами морали. Результатом становились синдзю новейшего типа. Речь шла не об отрезанных ногтях и прядях, а о пронзенных сердцах и перерезанных артериях. Несложно догадаться, что Тикамацу Мондзаэмон выступал в роли зеркала, в котором отразились новые веяния в обществе. Правда, сторонник бакуфу мог бы справедливо заметить (и был бы прав), что после того, как «Сонэдзаки Синдзю» и «Самоубийство на острове небесных сетей» увидели свет, число двойных самоубийств выросло настолько, что впору было вообразить некоего зловредного демона, подбивающего влюбленных на всякие глупости. Если верить знатокам творчества Тикамацу, то великий драматург поднимал тему двойного самоубийства по меньшей мере в пятнадцати своих пьесах. То есть перед современниками встал обычный вопрос: что первично? Как было сказано выше, при всем шумном, даже скандальном успехе, творения Тикамацу все-таки пошли следом за сформировавшимся явлением, хотя и придали ему невиданную прежде популярность. Вообще, завершая разговор о синдзю, уместно дать слово величайшему знатоку Японии и лучшему другу всех любителей этой далекой страны Лафкадио Хёрну.

Любовь с первого взгляда реже встречается в Японии, чем на Западе, частично из-за особенностей общественных отношений на Востоке, а частично из-за того, что очень много грустных моментов избегаются ранним браком, устроенным родителями. С другой стороны, «самоубийства от любви достаточно часты, однако их особенность в том, что они почти всегда двойные. Более того, в подавляющем большинстве случаев их следует считать результатом неверно выстроенных отношений. Тем не менее есть исключения, выделяющиеся своей храбростью и честностью; обычно такое происходит в крестьянских районах. Любовь в такой трагедии может возникнуть совершенно внезапно из самых невинных и естественных отношений между мальчиком и девочкой, или может начаться еще в детстве жертв. Однако даже тогда сохраняется весьма определенная разница между западным двойным самоубийством из-за любви и японским дзёси. Восточное самоубийство не есть результат слепого, мгновенного решения избавиться от боли. Оно не только холодное и методичное, оно сакраментальное. Собственно, это ― брак, свидетельством которого является смерть. Они дают друг другу обет любви в присутствии богов, пишут прощальные письма и умирают.

Никакой обет не может быть более глубоким и священным, чем этот. Поэтому, если случится, что посредством какого-то внезапного внешнего вмешательства, или усилиями медицины, один из них оказывается выхвачен из объятий смерти, он становится связанным самыми серьезными обязательствами любви и чести, требующими от него уйти из этой жизни при малейшей представившейся возможности. Разумеется, если спасают обоих, все может закончиться хорошо. Однако лучше совершить любое жесточайшее преступление, караемое пятьюдесятью годами заключения, чем стать человеком, который, поклявшись умереть с девушкой, отправил ее в Светлую Землю одну. Женщину, уклонившуюся от исполнения своей клятвы, могут частично простить, однако мужчина, выживший в дзёси из-за внешнего вмешательства и позволивший себе продолжить жить далее, не повторяя попытки, до конца своих дней будет считаться предателем, убийцей, животным трусом и позором для всей человеческой природы».

Токубей и О-Хацу, именем которых названа эта глава, как и говорилось выше, стали весьма известны. Влюбленные нередко навещали скромный камень, появившийся на месте синдзю, и приносили там подобающие клятвы верности, подписывали священные обеты и наверняка шептали друг другу в ушко, что в нужный час рука любимого не дрогнет и восход солнца озарит очередную мертвую парочку. Как говорится, к нему не зарастет народная тропа. Но, положа руку на сердце, глава могла получить и другое наименование. Например, Аканея Хансити и Миноя Санкацу. В 1695 году Осака увидела трагическую и поучительную историю о сыне преуспевающего виноторговца по имени Хансити. Перед молодым человеком открывались прекрасные перспективы, любящая жена по имени Осоно (о браке сговорились почтенные родители) и прочие радости жизни. Но посещая очередной веселый дом (ох уж эти веселые дома!), Хансити влюбился в Миноя Санкацу, чья красота и утонченность затмевали других проституток, как свет луны затмевает звезды. Слава этой самой Санкацу была так велика, что нельзя исключать, что виноторговец связался с одной из знаменитых ойран, чья слава выходила за пределы веселого квартала, а имена были известны всякому приличному японцу. Но это еще полбеды, ведь дело осложнилось тем, что Миноя-сан тоже влюбилась в своего молодого гостя, а некоторое время спустя и вовсе забеременела и родила девочку, что было уже совершенно безнравственно.

Отец Хансити по имени Ханбей разгневался на бестолкового сына, изругал его, объявил о лишении наследства и выгнал прочь. Тесть разгневался на бестолкового зятя, изругал его и забрал Осоно в отчий дом. А в довершение всех несчастий некий подвыпивший гость в присутствии госпожи Миноя изругал злополучного Хансити и попытался вытолкать его прочь уже из веселого дома. «Шалишь, брат!» – воскликнул остервеневший Аканея Хансити и заколол обидчика. Гости и девицы в ужасе разбежались, бежала и госпожа Миноя, бежал, схватившись за голову, и горемычный убийца. Читатель может прийти в изумление, но после этого ужаса родные Хансити, как по команде, прониклись сочувствием к согрешившему. Его отец отправился к властям и предложил себя в заложники, надеясь, что это даст сыну шанс скрыться. Тесть вернул Осоно в дом ее непутевого мужа: как выяснилось, после расставания верная жена стала отказываться от пищи и чахла на глазах. Все это удивительно напоминает сюжетный поворот в уже известной нам пьесе «Сонэдзаки Синдзю». Старик Хираноя всячески клял и ругал своего подчиненного, но прошло немного времени, и он же умолял окружающих пуститься в погоню за влюбленными и не дать им совершить это проклятое синдзю! А деньги – что деньги…

И в том, и в этом случае раскаяние родных и близких немного запоздало. Госпожа Миноя Санкацу быстро оправилась от пережитого страха и скрылась из своего невеселого дома. Хозяин отправил людей на поиски, но не преуспел. Знаменитая куртизанка сумела захватить свою маленькую дочурку Оцу и затерялась в ночи. Эта самая Оцу и принесла в отчий дом последние вести о своих родителях. Несмышленую девочку подвели к воротам и велели идти вперед. При ней оказалась записка, где Хансити приносил глубочайшие извинения перед отцом и матерью, перед верной, но нелюбимой женой и сообщал, что малютка, которая стоит перед ними, в самое ближайшее время станет сиротой. Послание завершилось просьбой к Осоно позаботиться о девчушке, а заодно и о стариках родителях Хансити. И в то время, пока вся семья с ужасом читала это послание, а девочка таращилась на незнакомых дядь и теть, Аканея Хансити и Миноя Санкацу отправились на ближайшее кладбище, где все прошло по плану. Мужчина заколол свою любимую, а потом заколол себя. Весь Осака говорил об этом удивительном