О женской стыдливости - Жан-Клод Болонь

принцесса не подчиняется правилам приличия, например, ее роды должны проходить публично, она должна проводить свою первую брачную ночь в присутствии свидетелей. Занимая слишком высокое положение, она забывает свою стыдливость, находя себе любовников: у герцогини де Берри, дочери регента, «были любовные приключения, когда уважение, которое ей обязаны были оказывать мужчины в соответствии с ее рангом, заставляло ее делать первый шаг самой», — свидетельствует Шарль Дюкло в «Тайных воспоминаниях». С проституткой, которую мужчина не должен уважать, он ведет себя свободно, без церемоний. «Вы отказались от стыдливости, присущей вашему полу; вы больше не женщина, и мужчина больше не обязан оказывать вам почтения», — пишет Ретиф де Ла Бретон в книге «Парижские ночи». Но слуга не должен отводить взгляд, наливая воду в ванну знатной дамы, как, например, мадам дю Шатле, даже если она раздвигает ноги, чтобы не обжечься. Об этом говорится в «Воспоминаниях о Вольтере и его работах», написанных Лоншаном и Ваньером, его секретарями (1826). Эти примеры могут натолкнуть нас на мысль, что женщина потеряла всякий стыд. Это ложное впечатление: напротив, строгое применение этих правил обеспечивает ей стыдливость.

ФИЛОСОФСКАЯ СТЫДЛИВОСТЬ

Эпоха Нового времени, между XVI и XVIII столетиями, открыла относительность поведения, а затем относительность менталитета во всех сферах жизни. Внезапное расширение мира в его пространственных измерениях (открытие Америки, а затем бесконечности космоса), во времени (открытие заново Античности, а затем первобытных цивилизаций и эпох, существовавших до появления современного человека), в религии (официальное сосуществование религий или ветвей христианства), внутри самого человека (интерес к психологии), в воображении (появление утопий) расшатывает веру в абсолютную истину. Нельзя сказать, что этот процесс проходит гладко. Открытие Америки продемонстрировало нам, как трудно было поставить под вопрос богословское учение о стыдливости. Первый шаг в признании факта относительности нашего поведения состоял в поиске причин за пределами любой трансцендентности.

Стыдливость по ту сторону Пиренеев…

Со времен Декарта мы больше не ищем в бесплотных добродетелях источник наших душевных порывов. Душу могут привести в волнение желания, которые она порождает сама, или страсти, вызванные в ней движением животного сознания, переносимого кровью. Чувства и эмоции рождают в нас сенсорные восприятия, которые соединяются в мозговой железе, где предположительно находится человеческая душа. Согласно представлениям Декарта, существует шесть основных страстей (или аффектов): восхищение, любовь, ненависть, желание, радость, грусть, — от которых зависит около сорока частных аффектов, проанализированных ученым в работе «Страсти души». Он не ведет речь отдельно о стыдливости, но концепт стыда охватывает и это понятие, еще плохо различаемое в словаре того времени.

По его мнению, стыд — особый аффект, который зависит от грусти, а также от двух других основных аффектов: любви к самому себе и желания избежать «существующего в данный момент позора». Соединение этих двух страстей заставляет кровь приливать к лицу, а грусть мешает ей спуститься к сердцу. Согласно Декарту, стыд возникает из мнения или опасения, что человека обвинят в чем-либо: здесь обнаруживается различие между стыдом, который следует за действием, достойным порицания, и стыдливостью, предшествующей действию, которая удерживает человека от того, чтобы совершить что-то, что может вызвать порицание. Стыдливость сопровождается выражением смирения или скромности, без которого мы не опасались бы порицания. Как и слава, она побуждает нас к добродетели. Стыдливость — это похвальная страсть, без которой мы бы впали в цинизм, бесстыдство, наглость. Словари, которые в конце века представляют слово «стыдливость» как «хороший стыд», следуют теории Декарта.

Вскоре распространится идея о том, что стыдливость, так или иначе, имеет телесное происхождение. Рассказывая, как краска приливает к лицу двух молодых людей, оставшихся вдвоем в полумраке спальни, Лоренс Стерн в своей книге «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» ограничивается физическим описанием:

«Когда лицо окрашивается в пунцовый цвет, мы иногда испытываем что-то приятное и чувствуем себя немного виноватыми, причем ответственность за это возлагается скорее на кровь, чем на человека — она неудержимо устремляется от сердца к лицу, а добродетель летит за ней следом. Не для того, чтобы вернуть ее назад, а для того, чтобы придать больше нежности нервным импульсам, — все неразрывно связано между собой».

Вот почему, хорошо владея своим телом, можно подражать признакам стыдливости. В одном ироническом памфлете «маленькая госпожа», одаренная необычной конституцией, изменяет выражение своего лица по собственной воле, выражая поочередно радость, грусть, гаев, презрение, любовь, она даже может «вогнать сама себя в краску стыдливости». Тщательный анализ кокетки показывает тесную связь между кровеносными сосудами лица и сердца, но на лбу нет ни вен, ни артерий, способных заставить его покраснеть. Можно сделать вывод, что кокетка способна разыграть стыдливость и даже вызвать покраснение лица, но естественная краска стыдливости ей неведома.

С другой стороны, начиная с XVII века появляются произведения, предваряющие тему доброго дикаря: утопии, в которых вымышленные страны избавляются от правил христианской стыдливости. Сирано де Бержерак представляет, как в Государствах Солнца мужчины носят фаллосы в виде шпаг: почему бы не оказать честь тому, что дает жизнь, а не тому, что несет смерть? В романе «Приключения Жака Садёра во время открытия южной земли и путешествия по ней» (1692), написанном в конце века, жители южных земель не только живут без одежды — на чем основано социальное равенство, — но и все они являются двуполыми — что решает проблему неравенства между мужчиной и женщиной. Укрывать свое тело — это значит «объявить себя врагом природы и умалишенным». Стыдливость считается великой слабостью, которая мешает человеку быть обнаженным, сохраняя при этом невинность, присущую животным. Эта утопия придерживается линии адамитской ереси, ностальгирующей по первородной невинности. Она проецирует на пространство райскую ухронию (то есть утопическую реконструкцию того, чего не было, но что могло бы быть), но не говорит больше об окончательном проклятии: слабость всегда можно преодолеть.

Эти утопии, которые продолжают появляться и в XVIII столетии, предвосхищают идею о том, что люди могут вновь обрести невинную наготу. Они позволяют преодолеть предубеждения первых миссионеров относительно дикарей. Стыдливость больше не является необходимостью падшей Природы, наоборот: она представляет собой соглашение в обществе, которое забыло законы Природы. На плавучем острове из книги Этьена Габриеля Морелли «Гибель плавучих островов, или Базилиада знаменитого Пилпала» (1757) «ни лицемерная стыдливость, ни воображаемое приличие не уродуют множеством лохмотьев очарование естественной красоты: она восхваляет появление человека обнаженным, с украшениями, данными самой Природой». Стыдливость у этого народа фигурирует среди неслыханных преступлений. Она появляется от обычной усталости, наступающей после соития. Рассуждая таким образом, можно было бы дойти до того, чтобы оценивать работу как позорную, судя