Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

а длинные, менее экономные слова для сообщений, которые имеют место редко и неожиданны. Другой способ сформулировать это – что возвращает нас к моей основной теме, – сказать, что хорошо настроенная нервная система воплощает, в своем словаре символов кода, статистическую модель мира, в котором обитает животное. Барлоу формулирует это так:

Эффект кодирования для снижения избыточности состоит не только в устранении расточительной нейронной активности. Кодирование являет собой способ организовать сенсорную информацию так, что, с одной стороны, строится внутренняя модель среды, порождающей предыдущие входящие сенсорные данные, с другой стороны, текущая сенсорная ситуация отображается компактно, что упрощает задачу тем частям нервной системы, которые отвечают за обучение и обуславливание.

Когда я гляжу на любой объект, например, на деревянную шкатулку на столе, у меня возникает сильное впечатление, что предмет, на который я смотрю, – действительно сама шкатулка и что она находится вне меня. Древние греки считали, что из глаз исходят невидимые лучи, ощупывающие объект, на который мы смотрим, и для моего субъективного сознания в этой идее есть доля истины. Хотя мне известно, что на самом деле шкатулка отражает лучи от солнца, которые затем преломляются хрусталиком и глазными жидкостями так, что на сетчатке каждого из моих двух глаз появляется крошечное перевернутое изображение шкатулки, я не могу ничего поделать с чувством, что воспринимаемый мною образ шкатулки действительно существует “где-то там” и дожидается, когда его ощупают мои глаза. Шкатулка, в конце концов, выглядит объемной; у нее есть глубина. Ее объемный образ не соответствует ни одному из двух плоских изображений на двух моих сетчатках. Это композит, и он выглядит объемным потому, что мозг провел некоторые сложные расчеты, основанные на расхождении двух изображений на сетчатках. Шкатулка, которую я фактически воспринимаю, вовсе не “где-то там” и не на какой-либо из двух сетчаток. Если она где-то и находится, то в мозгу – это компьютерная модель шкатулки. Если теперь кто-нибудь повернет шкатулку, двумерные изображения на двух моих сетчатках изменятся сложным образом, но объемная, трехмерная модель в моем мозгу останется без изменений. Я как будто вижу другую плоскость шкатулки, когда она поворачивается, и сама шкатулка может казаться больше или меньше, если ее пододвигают ко мне или отодвигают от меня. Даже когда она поворачивается, увеличивается или уменьшается, она обладает непрерывностью тождества. Дело в том, что видимое мною – действительно один и тот же “предмет”; это одна и та же компьютерная модель в мозгу, на которую я “смотрю”, пока шкатулка вращается, а изображения на моей сетчатке меняются.

Этот анализ с точки зрения “модели в голове” помогает нам “проникать” в умы, живущие в чуждых мирах. Летучие мыши не видят мир, они его слышат, зачастую в кромешной тьме. Но я уже предполагал в других своих работах, что субъективные ощущения летучей мыши могут очень напоминать ощущения зрячего животного, например, птицы, летающей днем. Причина в том, что и летучая мышь, и птица “видят” модель, которую они конструируют у себя в мозгу. Тип сконструированной (естественным отбором) модели будет тем типом модели, который необходим для навигации на высокой скорости в воздухе в трех измерениях. Тот факт, что внешняя информация, используемая для обновления модели, в случае птицы исходит от лучей света, а в случае летучей мыши от звукового эха, не имеет значения для функциональных свойств самой модели. Я даже предполагал, что летучие мыши могут воспринимать цвет. Наше субъективное переживание цвета не обязательно должно быть связано с определенной длиной световых волн. Цвета – элементы нашей внутренне сконструированной модели, используемые как произвольные обозначения длин волны. Почему бы летучим мышам не использовать такие же произвольные обозначения неких аспектов отражения звука различными текстурами? Возможно, ушам самки летучей мыши самец представляется столь же великолепно раскрашенным, как нашим глазам хвост павлина.

Мы убедились, что тело животного в определенном смысле является моделью его мира. Мы убедились также, что, по крайней мере у животных с развитой нервной системой, таких как птицы и летучие мыши, мозг может содержать динамически обновляющиеся модели – компьютерные симуляции – мира этого животного. В отличие от тела животного, которое в целом является статичной моделью, эти компьютерные симуляции в мозгу способны на быстрые изменения во времени. Аспект данной изменчивости, которому я до сих пор уделял особое внимание, – это непрерывное обновление модели по мере того, как поступают нервные импульсы от органов чувств, подобно данным о погоде с далеких метеостанций. Но погодная аналогия также напоминает нам, что компьютерные модели способны, так сказать, забегать в будущее – прогнозировать. Может ли мозговая модель животного тоже “забегать в будущее”, обеспечивая животное полезными прогнозами? Ответ – да. Но прежде чем об этом поговорить, нам нужно рассмотреть, что вообще означает “прогнозирование”, что оно значит для животного и почему оно может быть ему полезно.

Первое, что нужно отметить: речь идет о статистическом прогнозировании, о предсказании, которое не гарантированно окажется правильным. Прогнозы погоды, разумеется, имеют статистический характер. Некоторые американские радиостанции объявляют о вероятности дождя (или “осадков”, как они помпезно выражаются), скажем, в 80 %. Английские прогнозы погоды не декларируют числовые вероятности, наверное, потому, что вероятность даже самой вероятной погоды будет конфузно мала[108]. Страховые компании зарабатывают на том, что статистически предсказывают продолжительность жизни своих клиентов. Ставка на скачках – статистическое предсказание того, что та или иная лошадь придет первой. Статистические предсказания, при всем их несовершенстве, тем не менее полезны. Именно о статистических предсказаниях можно говорить применительно к животным.

Вторая общая вещь, которую я хочу отметить, – что всякое разумное предсказание будущего (исключая астрологию и другие техники, которые шарлатаны используют для того, чтобы эксплуатировать простаков) основывается на экстраполяции из прошлого. Мы постулируем, что законы, управляющие будущим, тождественны законам, управляющим прошлым, поэтому произошедшее в прошлом, вероятно, произойдет и в будущем. Если бы погода в данный день была случайной относительно предыдущих дней, прогнозирование было бы невозможно. Если бы все человеческие смерти были обусловлены чистой случайностью и не имели связи с возрастом, здоровьем или привычками, статистики в страховых обществах остались бы без работы и мы все платили бы одинаковый взнос за страхование своей жизни. Не было бы ставок на фаворитов, если бы лошади приходили к финишу как попало.

Прошлое, таким образом, можно использовать для прогнозирования будущего лишь постольку, поскольку мир ведет себя упорядоченно, а не случайно. Порой ученым удается постичь глубинные причины, по которым будущее неслучайным образом связано с прошлым. Но статистическое предсказание не требует подобного знания: мы можем статистически наблюдать, что красные