Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

сказать в послесловии? Некое подведение итогов всем тридцати четырем главам? Избыточно. Пророческое “Куда идет эволюционная психология?”. Слишком самоуверенно. Подпустить личной jeu d’esprit[110], игриво рассчитанной на то, чтобы заставить читателя вновь погрузиться в книгу, дабы рассмотреть весь текст заново, но под иным углом? Неплохая идея, но слишком амбициозная. Изложить рефлексивные размышления сочувствующего стороннего наблюдателя? Давайте с этого я и начну, и посмотрим, что получится.

Для начала, признание. Как сторонний наблюдатель я прежде не отличался ясным зрением. Я был одним из тех, кто ошибочно считал эволюционную психологию стыдливой разновидностью социобиологии, почитаемой (как “поведенческая экология”) за секретную защиту от тявкающих и кусающих за пятки сторонников “науки для народа”, а также их попутчиков[111]. Теперь я думаю, что это была карикатура, даже не полуправда – возможно, четверть-правда в лучшем случае. Во-первых, интеллектуальные бойцы калибра Космидес, Туби и других авторов этой книги не нуждаются в камуфляже. Но дело даже не в этом. Дело в том, что эволюционная психология – действительно не то же самое. Она – психология, а психология вовсе не целиком и даже не большей частью посвящена социальной жизни, сексу, агрессии или родительским отношениям. Эволюционная психология занимается эволюцией в гораздо более широком смысле: эволюцией искажений восприятия, языка, ошибок в обработке информации. Даже в более узкой области социального поведения эволюционная психология отделяет себя от социобиологии, подчеркивая посредничество психологии и обработки информации между естественным отбором и поведением как таковым.

Но у эволюционной психологии и социобиологии есть одно общее несчастье. Обе подвержены такому уровню непримиримой враждебности, который выходит далеко за рамки того, что могли бы дозволить трезвый рассудок или даже обычная вежливость. Э. О. Уилсон, стараясь понять нападки, обрушившиеся на “Социобиологию” со стороны левых идеологов, апеллирует к тому, что Ханс Кюнг в другом контексте назвал “яростью богословов”. Я знавал приятно разумных философов, с которыми я мог мило и конструктивно беседовать буквально на любую тему, но которые скатывались на уровень неистовых филиппик при одном упоминании эволюционной психологии или даже имени одного из ее ведущих практиков. У меня нет желания исследовать этот странный феномен в деталях. О нем достаточно сказано самими эволюционными психологами, включая авторов этой книги, а также Улликой Сегерстроле в “Защитниках истины” (Defenders of the Truth). Я хочу сделать лишь одно дополнительное замечание – касательно априорного скептицизма: о высоте планки, которую мы задаем для различных наук.

У скептиков, расследующих заявления о паранормальном, есть часто цитируемая максима: экстраординарные заявления требуют экстраординарных доказательств[112]. Мы все поставили бы очень высокую планку, скажем, для того, кто утверждает, будто продемонстрировал, что два человека, запертые в раздельных звуконепроницаемых комнатах, могут достоверно передавать друг другу информацию с помощью телепатии. Мы обязаны потребовать неоднократного воспроизведения эксперимента в ультрастрогих условиях двойного слепого контроля, с шеренгой профессиональных фокусников в качестве скептической комиссии и со статистическим значением p меньше одной миллионной. Напротив, экспериментальная демонстрация того, что, скажем, алкоголь замедляет рефлексы, будет принята без лишних раздумий. Хотя никто не одобрит плохой дизайн или небрежную статистику, мы не станем отвлекаться на чрезмерно скептическое рассмотрение алкогольного эксперимента, прежде чем принять выводы. Планка в этом случае будет поставлена настолько низко, что окажется почти незаметной. Посредине находится спектр научных утверждений промежуточной способности вызывать априорный скептицизм. Странным образом эволюционная психология, похоже, рассматривается ее критиками как нечто, находящееся ближе к “телепатическому” концу спектра: красная тряпка для критиков-быков.

Нечто подобное можно сказать о более ранней полемике вокруг социобиологии. Книга Филипа Китчера “Непомерные амбиции” (Vaulting Ambition) широко разрекламирована как уничтожающая критика социобиологии человека. В реальности это по большей части перечень методологических недостатков конкретных исследований. Предполагаемые недостатки варьируют от мелких огрехов до халтуры, но они того типа, который в принципе поправим путем новых, улучшенных исследований в том же русле. Критика, наподобие Китчеровой критики социобиологии или той, что позже адресовалась эволюционным психологам, таким как Дейли и Уилсон (в связи с темой насилия над пасынками и падчерицами) или Бусс (в связи с темой сексуальной ревности), звучит так громко лишь потому, что критики рассматривают проверяемые гипотезы так, как если бы это были экстраординарные заявления, требующие экстраординарных доказательств. Эволюционная психология, с точки зрения ее недругов, расположена со стороны высокой планки – на “телепатическом” конце спектра, тогда как ее защитники видят ее на достоверном конце спектра, в одном ряду с алкоголем и рефлексами. Так кто же прав?

Несомненно, в этом случае правы эволюционные психологи. Центральное утверждение, которое они делают, не является экстраординарным. Оно сводится к чрезвычайно скромному заявлению, что, когда речь заходит о дарвиновском естественном отборе, психика зиждется на тех же основаниях, что и тело. С учетом того, что ноги, печень, уши, крылья, раковины, глаза, хохолки, связки, усики, сердца и перья сформированы естественным отбором как орудия выживания и воспроизводства их обладателей, в конкретной экологической нише своего вида, почему то же самое не должно быть верно применительно к мозгу, сознанию и психологии? Сформулируйте так – и центральный тезис эволюционной психологии сдвинется на достоверный конец спектра. Альтернатива состоит в том, что психология уникальным образом исключена из дарвиновских императивов, управляющих всей остальной жизнью. Это экстраординарное заявление, которое, если не представляет собой откровенную чушь, то по крайней мере требует экстраординарных доказательств, прежде чем мы отнесемся к нему серьезно. Может быть, оно справедливо. Но мы дарвинисты, и бремя доказательств лежит на тех, кто отрицает центральный тезис эволюционной психологии. Это именно ее критики находятся ближе к “телепатическому” концу спектра.

Возможно, камень преткновения тут – старый пунктик, предполагаемая уникальность человека? Возможно, эволюционная психология допустима применительно к “животным”, но не к Homo sapiens? Опять же, подобное убеждение в человеческой исключительности, хотя и понятное, требует весьма серьезных доказательств. На данный момент на этой планете обитает около десяти миллионов видов, и целый миллиард видов обитал за всю ее историю. Возможно, конечно, что наш вид действительно один на миллиард видов, – тот самый, который в плане психологии освободился от сферы компетенции эволюционного объяснения. Но если вы так считаете, бремя доказательств лежит на вас. Не стоит недооценивать масштаб удивительности того, во что вы, согласно вашим заявлениям, верите.

Или, может быть, критиков раздражает “модулярность”? Возможно. Не исключено, что они правы, да и в любом случае не все эволюционные психологи одинаково привержены модулярности. Но опять же, модулярность – не экстраординарная гипотеза. Эта альтернатива модулярности несет бремя задачи предъявить экстраординарное доказательство в свою пользу. Модулярность – универсально удобный принцип дизайна, который мы видим повсюду в инженерии, программировании