Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

демонстрация, знак достоинства, неподдельный сертификат качества самца. Большой и сложный шалаш, вероятно, служит осязаемым свидетельством наличия прилежного самца – трудолюбивого, искусного, наделенного выносливостью и терпением: все это – желательные качества для отца детей самки.

Два величайших последователя Дарвина и Уоллеса, Р. А. Фишер в первой половине двадцатого века и У. Д. Гамильтон – во второй, развивали дарвиновский и уоллесовский взгляды на половой отбор соответственно. Фишер показал, что красота ради красоты не обязательно зависит от произвольной причуды самки, но и не обязана служить знаком реального качества. Если мы предположим, что предпочтения самок сами эволюционируют параллельно с украшениями самцов, математическим методом можно предсказать неконтролируемый процесс, в котором то и другое развивается “со все возрастающей скоростью”, пока наконец совместная эволюционная гонка не останавливается под непомерным давлением утилитарности. Фишер действительно преуспел в моделировании красоты ради красоты, сумев при этом нигде не отступить от жестких стандартов дарвинизма. Хотя Гамильтон не отрицал оригинальности математического рассуждения Фишера, его больше привлекали уоллесовские модели полового отбора рекламы реальных самцовых качеств. По Дарвину, яркая вывеска самца кричит (используя для этого назойливо соблазнительное искусство) всего лишь “Выбери меня! Выбери меня! Выбери меня!”. Уоллесовский самец, напротив, объясняет: “Выбери меня, потому что я здоровый самец, сильный и приспособленный, который, вероятно, будет хорошим отцом, как ты можешь видеть по следующим признакам”. В человеческом мире различие между Дарвином и Уоллесом, конечно, хорошо знакомо Робину Уайту и его коллегам из сферы коммерческой рекламы. Обе школы рекламы обладают собственными безусловными достоинствами, но в различных условиях.

Компьютерные модели Гамильтона затрагивали в первую очередь рекламу здоровья самца и его устойчивости к паразитам. Он основывался на более общем “принципе гандикапа” – понятии, введенном израильским зоологом Амоцем Захави, которое играет столь важную роль в идее “репутационного рефлекса” Робина Уайта, разрабатываемой в настоящем эссе. Захави, в свою очередь, был обязан другу и оксфордскому коллеге Гамильтона (и автора этих строк) Алану Графену, который показал, вопреки массовому скептицизму зоологов[119], что на первый взгляд нелепая идея Захави действительно может работать[120]. Строгие математические модели Графена демонстрируют нам, что принцип гандикапа (хотя поначалу он и кажется безумно парадоксальным) – серьезный кандидат на объяснение реальных фактов в реальном мире. Естественный отбор может благоприятствовать рекламе дорогостоящей, расточительной или опасной не вопреки (как считали Дарвин и Фишер) ее стоимости, а как раз потому, что она дорогостоящая. Именно неизбежные затраты на хорошую рекламу служат подтверждением ее добросовестности. Самцы намеренно подвергают себя опасности или совершают подвиги, которые трудно осуществить и которые требуют дорогостоящего оборудования либо редких и ценных ресурсов, потому что самки не примут дешевых подделок. Выражаясь “по-дарвиновски”, естественный отбор наказывает самок, принимающих дешевые подделки, и благоприятствует самкам, которые настаивают на подтвержденном сертификате качества. В версии Гамильтона мужские демонстрации и реклама тщательно просчитаны, их цель – показать здоровых самцов в наилучшем свете и (что еще более удивительно и даже парадоксально!) позволить самкам выявить нездоровых самцов. Как я уже говорил, самки в ходе эволюции приобрели навыки врачей-диагностов, тогда как самцы – это поразительно, но вполне согласуется с логикой теории Захави / Графена – в ходе той же эволюции стали раскрывать собственные карты, даже если не слишком здоровы, что эквивалентно тому, как если бы у них из каждого отверстия демонстративно торчало по градуснику.

От африканской Евы до бандских бичей

Джонатан Кингдон уникальным образом сочетает в себе зоолога и художника мирового класса. Он авторитет мирового значения по африканским млекопитающим, и его шеститомный труд “Млекопитающие Африки” (Mammals of Africa), с его собственными изысканными иллюстрациями, после долгого вынашивания появился на свет в 2013 году. Эта рецензия на его книгу по теории эволюции человека, опубликованную под заглавием “Self-Made Man и его погибель”[121], вышла в Times Literary Supplement 26 марта 1993 года.

Мы несем внутри себя чудеса, которых ищем вне себя. В нас вся Африка с ее чудесами.

Сэр Томас Браун

Из Африки исходит кроткая мудрость, вневременное видение, которое проникает сквозь капризную моду, не стоящую запоминания эфемерность современной культуры и того, что волнует современного человека. Глазами художника и умом ученого и энциклопедиста Джонатан Кингдон всматривается глубоко в прошлое; а если достаточно пристально всматриваться в прошлое человечества, вы неизбежно доберетесь до нашего родного континента – Африки. Он родился там, и так совпало, что там родился и я, хотя мы оба подпадаем под нелепое (и справедливо высмеянное им) название “кавказской расы”. Но, как напоминает нам Кингдон, где бы мы, каждый в отдельности, ни родились и какова бы ни была наша “раса”, мы все африканцы. А также, независимо от расы и вкусов, мы все “современные люди”, но это означает не то, что мог бы под этим подразумевать историк искусства или литературный критик. В дальнозоркой оптике Джонатана Кингдона современная эра началась от ста тысяч до четверти миллиона лет назад, ведь именно тогда черепа утратили свои массивные швы и надбровные дуги и приобрели тонкокостную грацильность, общую для всех современных рас.

Существуют две истории “исхода из Африки” – одна несомненная, другая спорная. К предполагаемой поздней миграции, спорной, я еще вернусь чуть погодя. Участниками Первого Великого Похода из Африки, от полутора до двух миллионов лет назад, были массивные низколобые “эректусы”. Они достаточно отличались от нас, чтобы классифицироваться как отдельный вид – Homo erectus[122], и их останки находят на Яве и в Китае, в Ираке и Израиле, как и, разумеется, на их родном африканском континенте. У них были мощные надбровные дуги, а их мозг в продолговатой, покатой черепной коробке был заметно меньше нашего. У них имелись каменные орудия, а также – вероятно – деревянные, костяные и роговые, и они рано открыли пользу огня. До исхода эректусов история человечества сводится к одной только Африке и вымершему роду австралопитеков, “южных обезьян”. В этом нет серьезных сомнений. Мы – африканские обезьяны.

Джонатан Кингдон – зоолог и натуралист, больше всего известный как непревзойденный мастер биологической иллюстрации. После его семитомного атласа эволюции в Африке “Восточноафриканские млекопитающие” коллекционеры стали гоняться за его карандашными рисунками. Его “Остров Африка” не только является важным трактатом по биогеографии, но и показывает яркий талант автора-художника. Он также одаренный скульптор, как фигуративный, так и абстрактный, и не будет натяжкой сказать, что он видит эволюцию как скульптора, чьи руки вылепили кости наших предков.

В ходе индивидуального развития, как и в ходе эволюции, гены отвечают за то, будет ли поверхность