Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

возникает образ Кингдоновых бичей, он выходит неотвязным, живым и к тому же убедительным, но читателю приходится взять на себя немалую долю ответственности за его создание. Я могу лишь предположить, что сам Кингдон настолько долго носился с идеей бандских бичей, что уже не видит необходимости разъяснить ее другим. Хороший редактор мог бы указать ему на это. Не исключено, конечно, что литераторы заподозрили, будто Кингдон специально заставил этих бичей прокрасться на цыпочках инкогнито в свою книгу и что их ненавязчивое появление представляет собой нечто вроде метафоры их ползучего, тихого переселения в Азию много веков назад. Однако я уверен, что нет, так как к подобного рода литературному трикстерству порядочные люди и ученые обычно не скатываются.

Читателю также придется немало потрудиться, чтобы раскрыть заглавную тему книги – тему “человека, который сделал себя сам” (self-made man). Она присутствует в аннотации на обложке, в предисловии и введении. Но в самой книге эта важная тема фактически полностью глохнет. И дело не в том, что Кингдон игнорирует детали первобытных технологий. Напротив, об использовании огня, строительстве лодок, каменных орудиях, копьеметалках и веревках он рассказывает подробно и завораживающе, словно экскурсовод в Музее Питт-Риверса. Я был поглощен его творческими домыслами о биологическом происхождении важных изобретений – о плетении корзин в подражание ткачикам и об изобретении (вероятно, детьми) веревок в результате наблюдения за паутиной. Но теория, согласно которой технологии влияли на генетическую эволюцию и руководили ею, излагается слишком уж ненавязчиво. Вот намек на нее, на с. 37:

В ходе необычайной мимикрии под естественные адаптации эти приматы стали манипулировать элементами и использовать материалы таким образом, что количество экологических ниш, в которые они смогли вторгнуться, резко умножилось. Каждое новое орудие открывало возможности, прежде бывшие прерогативой очень специализированных животных. Где копателям требовались мощные когти, теперь были каменные мотыги, острые когти перестали быть монополией кошачьих, копья подражали рогам, иглам дикобраза или собачьим клыкам, и так далее. Впервые появилось животное, осваивавшее множественные роли через изобретение технологий. Все больше животных теперь сталкивались с новым конкурентом, который захватывал по крайней мере часть их былой ниши.

А вот соответствующий отрывок из введения:

Эти знакомые контуры лица в зеркале или на улице возникли в ходе эволюции только после того, как орудия и технологии стали решающей силой в нашей судьбе… Например, приготовление и обработка пищи устранили необходимость в массивных челюстях и зубах и изменили пропорции наших лиц. Овладение огнем позволило нам проникнуть на холодный север, а строительство лодок привело нас на новые острова и континенты. Подобные приключения породила материальная культура, которая была создана своими руками, а не являлась продуктом биологической эволюции, но они обусловили физические изменения, которые все еще зримы во внешности и цвете кожи ныне живущих народов… По мере расселения доисторических людей из Африки их очевидные адаптации, такие как черная или белая кожа, формировались не только климатом, но также технологиями и культурами, выталкивавшими людей за пределы их биологических норм.

Естественный отбор – это избирательное выживание генов в генофондах. Выживет ли ген в поколениях, зависит от его влияния на череду организмов, в которых он оказывается. Обычно это означает влияние на навыки выживания и репродуктивный успех этих организмов. Навыки и успех измеряются не в вакууме: они зависят от среды. Среду традиционно можно интерпретировать как погоду, условия почвы, температуру и так далее. Она включает также важные биологические составляющие – хищников и добычу, паразитов и хозяев, социальных соперников, потенциальных брачных партнеров, потомство и родителей. Хотя это и несколько менее традиционно, но я считаю важным подчеркнуть, что среда любого отдельно взятого гена включает все другие гены, которые он потенциально может встретить в своем путешествии через поколения, а у вида, размножающегося половым путем, это означает все другие гены вида. Естественный отбор генов на фоне других генов вида дает начало так называемым коадаптированным генным комплексам. Подходя наконец к мысли Кингдона: среда, в особом случае человека, включает также технологии.

Позвольте мне развить эту тему, выйдя за пределы книги Кингдона, но не дальше, по-моему, чем он сам был бы готов зайти. Люди живут не только в реальном, но и в виртуальном мире, созданном внутри нашего собственного черепа. Это симулированный, воображаемый мир, несущий некоторое сходство с реальным миром, но упрощенный так же, как упрощена компьютерная симуляция. Это динамическая симуляция, постоянно обновляемая разведкой из реального мира. Это своего рода артефакт. Представители некоторых школ общественных наук скажут, что это коллективный артефакт, сформированный всем обществом. Может, это и перебор, но, по крайней мере, должно быть верно то, что виртуальные миры всех индивидов, воспитанных в данной культуре, имеют много общих черт, отличающих их от индивидов, воспитанных в рамках других культур: религию и суеверия, язык, фольклор, эстетические и этические ценности, презумпции о “естественном” способе классификации вещей и о естественных швах воспринимаемой реальности. Я хочу предположить, что эта виртуальная среда – важный представитель того набора сред, в котором приходится выживать генам; не виртуальным генам – реальным, отсеиваемым естественным отбором точно так же, как они отсеиваются в “реальных” средах. В этом предположении нет ничего мистического или сказочного. На каком-то уровне гены должны отбираться акторами в реальном мире. Но это не мешает одновременно с полным основанием говорить о виртуальной реальности в наших черепах как о среде, в которой гены подвергаются естественному отбору; так или иначе, но я предлагаю эту мысль в качестве естественного продолжения центрального тезиса Кингдона[124].

Кингдон завершает свою книгу, красноречиво и страстно демонстрируя, что сердце у него точно на месте. Его презрение к невежественной нетерпимости расизма особенно трогательно, так как исходит от белого африканца. Будучи африканцем и любителем дикой природы, он выражает свое отвращение к ГАТТ, Всемирному банку и чудовищной японской китобойной индустрии с хлесткой убедительностью.

Саванны Африки – колыбель человечества, и их судьба вызывает очевидные опасения. Как и на тропический лес, на саванну нацелились одни из самых разрушительных видов так называемого “развития” на земле. Ковбои и беззаконные лесорубы – уже не живописные бродяги на отдаленных ранчо и в бревенчатых хижинах; они – сильные мира сего, министры, президенты банков и главы промышленных корпораций… Банки и бизнес поощряют первобытное отношение к дикой природе, ибо чем же еще является традиция гоняться за быстрой прибылью, как не первобытностью?.. Широко пропагандируется мысль, что главная угроза африканской фауне – браконьеры, но браконьеры, как правило, играют незначительную роль по сравнению с уроном, наносимым среде