Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

сюжет проб и ошибок, подобно сюжетам “предкового страха” и “болезненного опыта”, но на этот раз пробы и ошибки имеют место в голове, а не в действительности. Несомненно, пробы и ошибки в голове, если вы располагаете достаточно мощным компьютером, чтобы их осуществить, предпочтительнее проб и ошибок в реальности.

Так вот, я не сомневаюсь, что, когда вы читали эти истории, у вас в мозгу возникла воображаемая картина этой сцены. Вы “увидели” обрыв, увидели доску и увидели павианов. Если у вас живое воображение, вы, возможно, увидели все в мелких подробностях. Возможно, ваш воображаемый банан был ярко-желтым, возможно, с конкретным узором из черных точечек на кожуре. Или, может быть, вы представили себе его очищенным. Может, вы увидели пропасть со всеми ее камнями и трещинами, с чахлыми кустиками, жмущимися к обрыву, тогда как я, не обладая ярким воображением, увидел довольно абстрактный обрыв, вроде рисунка в учебнике математики. Подробности всех наших воображаемых картин, безусловно, очень разные. Но все мы запустили симуляцию данной сцены, что соответствует задаче предсказания будущего павиана. Мы все знаем изнутри, каково это – проигрывать компьютерную симуляцию мира у себя в голове. Мы называем это воображением и постоянно используем его, чтобы направить наши решения в сторону мудрого и благоразумного выбора.

Эксперимент с павианами и бананом не проводился. Но если бы его провели, сумели бы мы по результатам определить, какой из наших трех сюжетов правдив? Или выяснить, что истина кроется в некотором их сочетании? Если бы верна была теория “болезненного опыта”, мы смогли бы это узнать, посмотрев на поведение молодых или неопытных павианов. Тот, кого всю жизнь оберегали от падения, проявил бы бесстрашие, оказавшись в конце концов один на один с обрывом. Однако если бы такой наивный павиан в действительности оказался пугливым, у него все равно оставались бы две возможности. Он мог унаследовать предковый страх, или у него могло оказаться живое воображение. Мы могли бы попытаться разрешить эту проблему путем нового эксперимента. Скажем, мы поместим на ближний конец доски тяжелый камень. Теперь по крайней мере мы, люди, можем видеть из нашей мысленной симуляции, что пройти по доске безопасно: камень явно служит надежным противовесом. Что сделают павианы? Не знаю, и в любом случае не уверен, что это будет очень уж информативный эксперимент. Я знаю только, что как бы ни уверяла меня моя мысленная модель, что камень послужит устойчивым противовесом, я ни за какие коврижки не пройду по этой доске. Я просто не выношу высоты. История “предкового страха” кажется мне достаточно правдоподобной. Более того, этот страх оказывает такое влияние, что внедряется в мой “симулированный опыт”! Симулируя эту сцену в воображении, я буквально ощущаю мурашки страха, бегущие по спине, сколь бы ярко я ни симулировал десятитонный валун, прочно придавивший доску. И так как я знаю, что все три истории верны применительно ко мне, я легко могу поверить, что то же самое верно применительно к павианам. Кстати, сейчас я симулирую в своем уме, как предприимчивый павиан подтаскивает к себе доску и хватает банан, когда тот оказался в безопасном месте на верхушке скалы. Мой воображаемый павиан пришел к этому прозорливому решению с помощью собственной симуляции, но поведет ли так себя реальный павиан? Что ж, ваша догадка, ваш прогноз, ваша симуляция будут ничуть не хуже моей.

Воображение, способность симулировать вещи, которых (пока) не существует, есть естественное – эмерджентное – развитие способности симулировать существующее. Модель погоды постоянно обновляется благодаря информации с метеорологических судов и метеостанций. В этом смысле она является симуляцией условий “как они есть”. И неважно, предназначена ли она изначально для того, чтобы забегать в будущее: ее к этому способность – симулировать не только то, что есть, но и то, что может случиться, – естественное, практически неизбежное следствие того факта, что это модель в принципе. Построенная экономистом компьютерная модель экономики Британии – на данный момент модель того, что есть и было. В программе вряд ли вообще надо что-либо менять, чтобы совершить следующий шаг в симулированное будущее и спроецировать вероятные будущие тренды валового национального продукта, валюты и баланса платежей.

Так и произошло в эволюции нервной системы. Естественный отбор встроил в нее способность симулировать мир как он есть, поскольку это было необходимо, чтобы воспринимать окружающий мир. Вспомним известную зрительную иллюзию – куб Неккера (рис. 3). Выдающийся психолог Ричард Грегори показал, как легко можно разобраться в зрительных иллюзиях, стоит нам только осознать, что в некотором смысле мы смотрим не на саму реальность, а на модель реальности в мозгу. Это не куб. Это двумерный узор из краски на бумаге. Однако нормальный человек видит это как объемный куб, у которого одна грань ближе, чем другая. Мозг построил трехмерную модель, основываясь на двумерном изображении на бумаге. Более того, он проделывает это чуть ли не всякий раз, когда мы смотрим на картинку. Вы не увидели бы, как двумерные сочетания линий на двух сетчатках складываются в единый объемный куб, если бы не симулировали у себя в мозгу модель объемного куба. Встроив способность симулировать модели мира как он есть, естественный отбор обнаружил, что от этого недалеко до симуляции мира, каким он еще не является, то есть – до симуляции будущего. Как оказалось, это привело к важным эмерджентным следствиям, так как позволило животным использовать “опыт”: не непосредственный опыт проб и ошибок в своей прошлой истории, не “опыт” выживания или смерти своих предков, но замещающий опыт в безопасной среде внутри черепной коробки.

А как только естественный отбор сконструировал мозг, способный симулировать небольшие отступления от реальности в воображаемое будущее, автоматически расцвела следующая эмерджентная способность. Теперь было уже недалеко и до более буйных полетов воображения, отражающихся в сновидениях и в искусстве, – до побега от приземленной реальности, у которого нет очевидных пределов.

Реальные гены и виртуальные миры

Леда Космидес и Джон Туби, вместе с еще одной четой, Мартином Дейли и Марго Уилсон, а также Стивеном Пинкером, могут заслуженно считаться основателями дисциплины эволюционной психологии. Совместно с Джеромом Баркоу Космидес и Туби издали основополагающую теоретическую книгу “Приспособленный ум” (The Adapted Mind). Дэвид Бусс – еще один ведущий представитель данной научной области. Это послесловие я написал для изданного под его редакцией в 2005 году “Учебника по эволюционной психологии”[109].

В конце подобного компендиума – воистину достойного, спустя десять лет, продолжения “Приспособленного ума” – что остается