Евгений Шварц - Михаил Михайлович Кунин

* * *

В канун нового, 1935 года Евгений Львович по давней привычке, выработанной еще во времена постановок в Доме искусств, написал пьесу-капустник «Торжественное заседание» – пародию на недавно созданное ленинградское отделение Союза писателей. Написана она была по случаю открытия на улице Воинова, в бывшем доме графа Шереметьева, Дома писателей имени Владимира Маяковского. Действующими лицами пьесы стали наиболее заметные деятели писательского союза. Их куклы-шаржи искусно вылепили скульпторы Е. Янсон-Манизер и К. Ковалева, «загримировали» карикатуристы Н. Радлов и Б. Малаховский, а «озвучил» Ираклий Андроников. Спектакль имел шквальный успех и прошел под несмолкаемый хохот переполненного зала.

Евгений Львович написал таким же образом еще несколько пьес-капустников, имевших неменьший успех, чем первая постановка. «По неуважению к себе, – писал впоследствии Шварц, – я втянулся в эту работу для Дома писателей больше, чем следовало бы. Писал программы для кукольного театра (художники сделали куклы всех писателей), выступал, придумывал программы. Спасало то, что мне было весело…»

Но Шварц продолжал работу и в драматургии. В 1934 году из-под его пера вышла сказочная пьеса «Принцесса и свинопас». Написана она была для Николая Акимова, с 1935 года ставшего художественным руководителем Ленинградского Театра комедии. Сюжет пьесы объединяет сразу три сказки Андерсена – «Свинопас», «Голый король» и «Принцесса на горошине». Принцессу зовут Генриэттой – так звали и хорошенькую секретаршу редакции Детского отдела, с которым так много воспоминаний было связано у Шварца. Как рассказывал Николай Чуковский, Шварц и Олейников в конце 1920-х годов сочиняли множество стихов, посвященных Генриэтте Давыдовне Левитиной, в которых признавались ей в своих чувствах, поносили друг друга от ревности и воспевали свои «любовные страдания».

В своей, по сути, фельетонной пьесе-сказке Шварц рассказывает почти классическую историю. Генриетта влюбляется в свинопаса Генриха, но король-отец решает выдать ее замуж за короля из соседнего королевства. Генрих пытается расстроить намечающуюся свадьбу, но король непреклонен. Однако этот невинный сюжет содержит множество весьма прозрачных политических аллюзий на тогдашнюю действительность. Эти аллюзии будут актуальны еще много лет после написания пьесы, хотя в советской прессе того времени произведения Шварца будут чаще всего называть антифашистскими. Однако внимательные советские цензоры будут задумываться о том, что и в СССР окружающая действительность временами слишком похожа на то, о чем пишет Шварц. Чего стоит в ней реплика Короля: «Разумеется, я останусь королем, потому что больше я ни на что не гожусь»! Или слова Принцессы: «Здесь всё это… ну, как… его, мили…… милитаризовано… Всё под барабан. Деревья в саду выстроены взводными колоннами. Птицы летают побатальонно. И кроме того, эти ужасные, освященные веками традиции, от которых уже совершенно нельзя жить… Цветы в саду пудрят. Кошек бреют, оставляя только бакенбарды и кисточку на хвосте. И всё это нельзя нарушить – иначе погибнет государство». А вот одна из реплик Камердинера: «Господа ткачи!.. Предупреждаю вас: ни слова о наших национальных, многовековых, освященных самим Создателем традициях. Наше государство высшее в этом мире! Если вы будете сомневаться в этом, вас, невзирая на ваш возраст…» – и шепчет что-то на ухо Христиану. Тот: «Не может быть!» Камердинер: «Факт. Чтобы от вас не родились дети с наклонностями к критике».

В этих цитатах – уже хорошо знакомый современному читателю Шварц. В его сказке так много едкой сатиры, гротеска и горького юмора, что автор практически не оставил театру шансов поставить пьесу в тот год, когда она впервые рассматривалась «ответственными лицами». В марте 1936 года на производственном совещании Театра комедии «Принцесса и свинопас» была признана «формалистичной» вещью, что означало конец надеждам на постановку. Лишь четверть века спустя, в марте 1960 года, эта пьеса, переименованная автором в «Голого короля», буквально прогремела в Ленинграде на гастролях театра «Современник». Успех этой постановки после первого же спектакля был настолько оглушительным, что на следующий вечер уличная толпа выломала дверь и хлынула в зрительный зал, сметая всё на своем пути. До этого триумфа Евгений Львович не дожил два года.

«Принцесса и свинопас», как и написанная немного раньше пьеса «Приключения Гогенштауфена», хотя и была запрещена для постановки, очень сблизила Евгения Шварца с Николаем Акимовым, укрепила их сотрудничество, что сыграло значительную роль в дальнейшей судьбе обоих. В этой пьесе Шварц проявил себя по-настоящему зрелым писателем-драматургом, к тому же утвердившимся в новом для себя жанре сказки «без примеси соцреализма».

Он давно тяготел к этому жанру, пробуя новые и новые подходы. Сказка всегда жила в его душе, хотя и оставалась долгие годы «запретным жанром», как назвал ее Шварц на бюро секции драматургии. И в 1934 году, уезжая на съезд писателей, он высказал корреспонденту «Красной газеты» свою надежду на то, что «сказка, фантастический и приключенческий рассказ станут, наконец, полноценным жанром детской литературы».

«В сказке удобно укладывается рядом обыкновенное и чудесное, и легко понимается, если смотреть на сказку как на сказку, – скажет его Волшебник из «Обыкновенного чуда». – Как в детстве. Не искать в ней скрытого смысла. Сказка рассказывается не для того, чтобы скрыть, а для того, чтобы открыть, сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь».

* * *

Постепенно о Шварце всё чаще стали говорить именно как о сказочнике. Действительно, сказочные приемы и сказочные мотивы встречались у Шварца с самого начала его писательской работы – с «Полетов по Донбассу» и «Рассказа Старой Балалайки», не говоря уже об «Ундервуде», «Кладе» и «Приключениях Гогенштауфена». Эти приемы позволяли ему сразу вывести сюжет за рамки обыденности, показать зрителю исключительность происходящего.

«Трудно вспомнить, когда сказка вошла в твою жизнь, – писал Евгений Львович, обращаясь к неведомому читателю. – Кажется, что была она близка тебе всегда. Мы с самого раннего детства любили сказки, и некоторые из них могли слушать бесконечно. Чувства, вызываемые этой любимицей, были прочны. Мы знали, где испугаемся, когда засмеемся и как утешимся. Однако мы не знали, да и не думали об этом никогда, не подозревали, – что придумана сказка человеком. Мы принимали сказку как явление природы. Как высокое дерево, на которое интересно забираться. Как землянику, что вдруг нашли на поляне в траве…». И Шварц всё больше становился сказочником – захватывающие перемены в природе и окружающей жизни, неожиданные находки и волшебные превращения были близки ему с детства.

«С его творчеством связана борьба за современную театральную сказку, элементы которой он несомненно привнес в детскую драматургию, – писал в одном из ленинградских журналов критик Леонид Макарьев о работах Шварца[66]. – Современная тема в его пьесах всегда является поводом для построения острого действия, разворачивающегося в неожиданном сцеплении событий