Гюстав Курбе - Герстл Мак

философ, в синих брюках и рабочей блузе, сидит, обложенный бумагами и книгами, на ступеньках, ведущих в сад. Его старшая дочь Катрин, которой в 1853 году было три года, сидит на стульчике, пытаясь разобрать буквы алфавита, а ее младший брат Марсель играет в песке. Марсель умер от холеры в 1854 году, за десять лет до создания картины. Катрин, впоследствии г-жа Луи Феликс Эннеги, умерла в 1947 году в возрасте девяноста семи лет, она была последним человеком, знавшим Курбе.

В первоначальном варианте картины г-жа Прудон, которая в 1853 году была беременна дочерью Стефани — своим третьим ребенком, — занимала кресло справа, но в 1866 году Курбе записал ее изображение, заменив его ворохом одежды, небрежно сваленной в рабочую корзинку для шитья. Он всегда был недоволен портретом г-жи Прудон, который называл «временным». По возвращении в Париж весной 1865 года он выполнил ее портрет на отдельном холсте, намереваясь затем вписать его в большую картину, но в конце концов решил совсем отказаться от этой затеи. В то же время он заменил стену дома позади фигуры Прудона лиственной рощицей, убрал верхнюю ступеньку, а на следующей написал инициалы П.-Ж. П. и дату — 1853 год. В связи с тем, что на нижней ступеньке уже стояла подпись Курбе и год 1865-й, многие биографы художника предполагают, что он действительно начал картину еще в 1853 году, а завершил двенадцатью годами позже. Можно, конечно, допустить, что в 1853 году он сделал эскизный набросок, но даже это маловероятно: Прудон никогда не соглашался позировать ему, и для портрета философа в «Ателье» Курбе вынужден был воспользоваться гравюрой, выполненной каким-то другим художником. Располагай Курбе в 1865 году портретом Прудона собственной работы, ему не нужны были бы фотографии, которые он так настойчиво просил.

После смерти философа Курбе выполнил еще два портрета Прудона: один погрудный, в пандан к портрету г-жи Прудон; другой — рисунок «Прудон на смертном ложе», который был сделан как иллюстрация к одному из выпусков «Рю», издававшегося Шюлем Валлесом в 1868 году. Но журнал был запрещен, и рисунок остался неопубликованным.

Картина «Прудон с семьей», возможно, и была данью любви, но это одно из худших произведений Курбе. Фигуры плохо связаны с фоном, композиция неудачна, и работа в целом производит впечатление искусственности, как будто смонтирована на основе разных фотографий, как, впрочем, и было на самом деле. В Салоне 1865 года она привлекла к себе большое внимание, но не удостоилась никаких похвал. Даже Торе счел ее «весьма любопытной и ценной, но крайне уродливой и плохо написанной. Не думаю, что мне когда-нибудь доводилось видеть столь же плохую картину Курбе… Удивительнее всего слабость исполнения и банальность общего впечатления…»[297].

Как и следовало ожидать, Шанфлери проникся отвращением к этой картине. В апреле 1865 года он пытался объяснить Бюшону причины его постепенного расхождения с художником: «Одно слово в Вашем последнем письме расстроило меня: Вы обвиняете меня в желании управлять Курбе. На этот раз я должен объясниться откровенно… Нельзя на протяжении пятнадцати лет быть связанным с человеком, проводить с ним чуть не по восемь часов в день и при этом не любить и не понимать его. Я несколько отошел от Курбе, для того чтобы обособиться, подумать, позаниматься, поработать и попробовать самоусовершенствоваться. Курбе продолжал вести жизнь полуночника, что мне никогда не нравилось, и я, наконец, понял, что он топит в пиве большой талант, которым наделен… У Курбе был слишком здоровый желудок, у меня — слишком слабый… Вы только подумайте, насколько выгоден для меня был бы успех Курбе! Мы сверстники, мы сражались бок о бок. Долгое время его имя было связано с моим, мое — с его именем. И расставшись, мы оба, безусловно, утратили часть своей силы. Я решил, что никогда не напишу ничего, что может обидеть Курбе, но, несмотря на нашу дружбу, мое перо оказалось не в состоянии написать ни слова, которое понравилось бы ему. Заметьте, меня шокируют вовсе не сюжеты, избираемые Курбе. Будь они написаны достаточно мастерски, мне было бы все равно, пишет он купальщицу, группу священников или семью Прудона; но этот человек, подсознательно понимая, что его живописная манера деградирует, пытается поправить дело выбором сенсационных сюжетов. И вот почему, по мнению даже тех друзей, которые лично заинтересованы в защите его, эта картина с Прудоном сильно ему повредит… Я не перестану общаться с Курбе и не затаю на него злобы… Но думаю, что в дальнейшем мне будет трудно защищать его своим пером»[298].

Этим заканчивается опубликованная переписка Шанфлери с Бюшоном. Действительно ли она прервалась на этом, точно неизвестно, но так вполне могло быть. Бюшон был на стороне Курбе, и дружба Шанфлери с Бюшоном, без сомнения, остыла, если не прекратилась совсем. Курбе с Шанфлери порвали бесповоротно, но они жили врозь так много лет, что перемена оказалась почти неощутимой. Свидетельств каких-либо дальнейших встреч не существует, хотя время от времени они могли, конечно, случайно сталкиваться на выставках и в других общественных местах.

Между январем и мартом 1865 года Курбе завершил несколько полотен, включая один из многих видов ручья Пюи-Нуар, и послал этот или другой его вариант той же темы в Салон вместе с картиной «Прудон с семьей». С поправкой на сезонные изменения листвы и уровня воды сравнение пейзажа с фотографией, сделанной в 1849 году, показывает, насколько верен Курбе натуре.

Весной он отправился в Безансон, чтобы пожертвовать одно из своих полотен в пользу местной благотворительной лотереи. Там, на выставке, он увидел натюрморт с цветами некой Селины Н. (фамилия неизвестна) из Лон-ле-Сонье. По-видимому, Курбе встретил ее до выставки, во всяком случае, он вообразил, что влюбился, и, несмотря на все обеты остаться холостяком, написал не характерное для него сентиментальное письмо своей наперснице Лидии Жоликлер, умоляя ее устроить его брак с Селиной. Письмо, отправленное из Орнана 15 апреля, гласит: «Итак, дорогая Лидия, признаюсь, что вижу впереди безоблачный горизонт. Летите, моя посланница, хранительница моего счастья, способная одним словом или жестом изменить всю мою жизнь, летите, милая почтовая голубка, летите со всей быстротой, какую позволяют вам развить крылья, в Лон-ле-Сонье и привезите мне такую же райскую птицу, как Вы сами. Пришло время, когда птицы вьют гнезда. На выставке в Безансоне я видел цветы, написанные птицей, которая чарует меня днем и чарует ночью; я посажу в Орнане столько рощ, сколько смогу, чтобы убедить ее свить там свое гнездо. Дорогая моя, Вы можете