Гюстав Курбе - Герстл Мак

даже имеющей недостатки»[309]. Говорят, что, когда на панегирик Кастаньяри обратили внимание Курбе, художник покровительственно заметил: «Это пойдет ему на пользу»[310]. Торе ликовал: «Кто бы мог подумать, что самый большой успех в Салоне 1866 года… стяжает Курбе!.. Не мне объяснять этот неожиданный поворот общественного мнения. Курбе, разумеется, остался прежним. Он всегда отличался глубоким и поэтическим чувством природы, точностью ее передачи, щедростью палитры, силой мазка, который как бы похищает у предметов их цвет и форму, чтобы перенести непосредственно на полотно»[311].

Сам Курбе и не пытался скрыть торжество: «Наконец-то они [консерваторы, академисты, бюрократы] повержены! — писал он Юрбену Кено в апреле. — Все художники, вся живопись, все перевернуто вверх дном! Граф де Ниверкерк велел мне передать, что я создал два шедевра и он в восторге. Все жюри без каких-либо оговорок того же мнения. Я, безусловно, добился наибольшего успеха на выставке. Ходят слухи о медали, об ордене [Почетного легиона]… Пейзажисты повергнуты во прах… Я уже давно говорил себе, что готовлю им удар прямо в лицо, вот они и получили его»[312].

Курбе не дали ни медали, ни ордена, но он получил официальное поощрение в форме попытки Ниверкерка приобрести «Женщину с попугаем» для государства и «Косуль» для частной коллекции императрицы. Спор по поводу условий помешал совершению сделки и вылился в обмен язвительными письмами, хотя и та и другая сторона, по-видимому, честно заблуждались. Курбе утверждал, что директор департамента изящных искусств посетил его мастерскую до открытия Салона и недвусмысленно предложил купить «Женщину с попугаем» за десять тысяч франков с одним лишь условием, что художник не внесет изменений в тогда уже почти законченную картину; позднее он якобы получил письменное согласие Ниверкерка на небольшие изменения в расположении драпировки. Ниверкерк, со своей стороны, настаивал на том, что цена не была установлена, хотя он соглашался уплатить шесть тысяч франков. Кроме того, Курбе умолчал о том, что вторая картина, интересовавшая директора, была уже продана биржевику и меценату Лепель-Куэнте.

Курбе сочинил гневное письмо, обвинив Ниверкерка в вероломстве, на что тот 2 июля с возмущением ответил: «Я только что получил Ваше странное письмо… Поскольку я никому не могу позволить сомневаться в моей честности, напомню Вам факты, которые Вы невероятно исказили; можете, если угодно, справиться у человека, бывшего нашим посредником… Этот человек, г-н Фрон [Виктор Фрон, издатель „Пантеон дез Иллюстрасьон Франсез от 19 сьекль“], однажды зашел ко мне выяснить, не питаю ли я предубеждений против Вас и почему департамент Изящных искусств… никогда не покупал Ваших картин… Я ответил, что имел несколько личных встреч с Вами и отношения наши были весьма любезны, что я восхищаюсь теми особенностями Вашего таланта, которые считаю достойными восхищения, но что Ваша живопись в целом не такова, чтобы поощряться правительством, хотя я и буду счастлив воспользоваться первой же возможностью поместить одну из Ваших работ в Люксембургский музей. „Рад видеть Вас таким благожелательным, — ответил г-н Фрон. — Сейчас Курбе находится в очень тяжелом положении. Он должен продать одну из своих картин и как раз пишет вещь, которая, вероятно, предоставит нужную Вам возможность“. Я отправился к Вам в мастерскую, выбрал одну из Ваших картин [один из многих вариантов „Пюи-Нуар“, известный также-под названием „Ручей в тени“, который Ниверкерк по поручению императрицы купил за две тысячи франков и который не фигурировал в споре], а когда увидев Вашу „Женщину с попугаем“… обещал купить ее после выставки, если Вы закончите в том же духе, в каком начали. Вопрос о цене не стоял!.. В вашем письме, сударь, Вы исказили правду, сделав еще два совершенно ложных заявления. Я никогда не говорил Вам, что куплю Вашу „Битву оленей“, а о цене пейзажа, выставленного в этом году [„Косули у ручья Плезир-Фонтен“], справлялся не для департамента Изящных искусств, а для императрицы… и не знал, что он уже продан. Такие увертки, сударь, не в моем характере, да и зачем мне было прибегать к ним? Разве я у Вас в долгу, чтобы притворяться, будто я желаю угодить Вам? Вы заявляете также, что газеты объявили, будто я обещал уплатить десять тысяч за Вашу картину, а я молчаливо признал это, поскольку не опроверг их голословные утверждения. Неужели Вы полагаете, сударь, что у меня есть время читать каждую газетенку и… выискивать ошибки? Полно, сударь, признайте, что не вполне владели собой, когда писали мне письмо… Я просил г-на Фрона уведомить Вас, что отныне вообще не желаю иметь с Вами никаких отношений»[313].

В этом году Курбе послал картины на ряд выставок: в Бордо, Лилль, Брюссель, Франкфурт и в Голландию. В 1866 году или, возможно, в следующем (иногда бывает трудно точно датировать работы Курбе, потому что он нередко начинал их в одном году, а заканчивал много позднее) он написал портрет художника Амана Готье; «Даму с драгоценностями», изображающую молодую любовницу Кастаньяри, которая укладывает свои побрякушки в шкатулку; портрет женщины, названный «Пророчица»; жанровую композицию «Отъезд новобранца» — сцену прощания молодого солдата с семьей; и «Поминки» — эпизод из деревенской жизни во Франш-Конте. Приблизительно датируемая 1865–1870 годами картина «Приготовление к свадьбе» представляет собой незаконченную и не слишком успешную попытку создать сцену, слегка напоминающую Хогарта. В центре полотна сидит невеста, которой моют ноги, справа женщина накрывает на стол, а слева другие помощницы готовят брачную постель.

В сентябре Курбе принял приглашение графа Шуазеля провести месяц-другой в Довиле, откуда 27 сентября писал сестре Жюльетте: «С августа прошлого года я работал без передышки… После крайне неприятной стычки с Ниверкерком (которого заставил замолчать) я приехал в Довиль, куда меня долго и настойчиво приглашал г-н де Шуазель. Я уступил его настояниям, потому что мне это было необходимо: у меня в голове мутилось от усталости. Здесь, у этого поистине очаровательного молодого человека, я живу как в земном раю. У него неподдельно изысканные манеры лучших времен французской учтивости. Образ жизни мы ведем самый простой, но чрезвычайно роскошный. Вечером нам прислуживают полдюжины лакеев в черных фраках, белых галстуках и лакированных ботинках — словом, одетых как префекты. Стол ломится от блюд и посуды из чеканного серебра. Посередине — корзина с цветами… по углам корзины — самые великолепные фрукты; вина просто невообразимые… Стены гостиной и других помещений обиты серым с жемчужным отливом шелком… Над постелями — балдахины… Я задержусь здесь еще дней на восемь — десять»[314].

Курбе каждый день купался в море, ездил на прогулки