Суворов — от победы к победе - Сергей Эдуардович Цветков

Потемкинский план войны оставался почти без изменений: он направил свою армию осаждать Очаков, а Румянцеву по-прежнему поручил заботу о тыле.

Турки основную массу сухопутных сил бросили против австрийцев, надеясь, что Очаков надолго прикует к себе силы русских. Флот Гассан-паши только 29 мая появился под Очаковом. В 29 верстах от города он напал на легкую шлюпку капитан-лейтенанта Сакена, который вынужден был взорвать судно и спасаться с экипажем вплавь. Турки, удовлетворенные этим успехом, бездействовали до 7 июня. Малочисленный русский флот, состоявший в основном из легких лодок — гребных (принц Насау-Зиген) и парусных (Поль Джонс, известный борец за независимость США), также не тревожил их. «Уж теперь-то, Наташа, какой же у нас по ночам в Очакове вой! — писал Суворов дочери на досуге. — Собаки поют волками, коровы охают, волки блеют, куры ревут. Я сплю на косе; она так далеко в море в Лимане. Как гуляю, слышно, что они [турки] говорят; они так около нас, очень много! на таких превеликих лодках! Шесты большие в облаках, полотны на них на версту. Видно, как табак курят; песни поют заунывные».

7 июня турки напали на русскую флотилию. Схватка продолжалась до глубокой ночи и закончилась полной неудачей турок: 2 их корабля были взорваны, 1 загорелся и 18 получили повреждения. Русские вели бой силами одной гребной флотилии, подчинявшейся Суворову; потери были ничтожны. Успеху способствовало то, что Суворов за время бездействия турок скрытно возвел на Кинбурнской стрелке две батареи и построил рядом ядрокалильную печь. Еще четыре батареи были возведены на месте прошлого сражения. Правда, находиться здесь было невыносимо: захороненные турецкие трупы гнили медленно из-за фильтрации морской воды, издавая отвратительный смрад. Несколько солдат заболело и умерло. Суворов предписал находящимся на этих батареях солдатам частые морские купания и постоянное движение. Советовал, исходя из своего опыта: однажды сам был доведен трупным запахом до тошноты и избавился от нее, вбежав в море.

Замаскированные батареи пригодились 17 июня, когда турки частью флота повторили нападение на русскую флотилию. Турецкая атака запоздала, так как ночью к русским прибыли 22 новые лодки. Тем не менее, бой долго продолжался без перевеса той или другой стороны, пока русским не удалось взорвать один турецкий корабль. Турки обратились в бегство, оставив без прикрытия флагманский корабль. Русские лодки немедленно окружили его и взяли штурмом, но Гассан-паше удалось спастись. Преследуя турок, русские взорвали еще несколько судов.

Гассан-паша добрался до Очакова и ночью повел свежую часть эскадры к той, которая находилась в море. У Кинбурнской стрелки он попал под огонь скрытых батарей. В небе ярко светила полная луна, и ни один русский снаряд не пропадал даром. Гассан-паша недоумевал, откуда ведется стрельба и думал, что он заблудился и оказался у Кинбурна. Семь его кораблей были разбиты ядрами, остальные подверглись абордажному штурму. Окруженные множеством русских шлюпок, турецкие корабли один за другим теряли экипаж и вспыхивали, подожженные победителями. В суматохе боя русские даже забывали освободить прикованных к веслам греков и армян — солдаты торопились взять деньги и трофеи и покинуть горящий корабль.

Около полудня на море воцарилась мертвая тишина. Морская гладь и побережье были усеяны обгоревшими обломками турецких судов и трупами их экипажей. 15 кораблей были взорваны и сожжены, 1 взят в плен; 6 тысяч турок нашли свою смерть в бою и в морских волнах, 1800 были захвачены в плен. Потрясенный Гассан-паша, добравшись до Очакова, несколько дней сидел на берегу с заплаканными глазами. Вокруг него молча толпились горожане, разделяя его скорбь.

Потери русских не превышали 100 человек. «Победа жучек над слонами», — шутил Суворов, чрезвычайно довольный успехом. Потемкин надеялся, что Очаков сдастся, устрашенный суворовской победой, произошедшей, так сказать, на глазах у всего города. «Мой друг сердечный, любезный друг, —писал он Суворову. — Лодки бьют корабли, и пушки заграждают течение рек: Христос посреди нас. Боже, дай мне тебя найтить в Очакове; попытайся с ними переговорить; обещай моим именем целость имения, жен и детей. Прости друг сердечный, я без ума от радости».

Светлейший ничего не предпринимал, даже не обложил город и словно ждал чуда. Только по истечении июня, видя, что Очаков не намеревается сдаваться, он не спеша двинулся к городу. 200 верст его армия тащилась пять недель. Движение войск, правда, задерживали разливы рек, но де Линь, находившийся при Потемкине, с большим основанием полагал, что виной этому вкусная местная рыба, полюбившаяся светлейшему. Действительно, Потемкин в походе сибаритствовал и выписал из Петербурга два обоза со снедью, напитками, серебряным сервизом и проч. Он закатывал роскошные пиры своей свите, среди которой было много иностранцев, а сам вновь поддавался мнительности при одной мысли об Очакове. Он опять сообщает Екатерине II, что лучше бы временно очистить Крым и подтянуть подкрепления. Его нерешительность наконец вывела императрицу из себя: «Ради Бога не пущайся на сии мысли, кои мне понять трудно, когда кто сидит на коне, тогда сойдет ли с оного, чтобы держаться за хвост?»

Русские войска обложили Очаков, расположившись дугой в пяти верстах от города: правое крыло (Миллер) примыкало к Черному морю, левое (Суворов, прибывший из Кинбурна с Фанагорийским полком) — к Лиману; центром командовал Репнин.

Очаков со времен взятия его Минихом превратился в гораздо более грозную крепость, но все же неприступной назвать ее было никак нельзя. Город представлял собой неправильный четырехугольник. С суши его защищали стена, сухой ров и 10 люнетов[43]; с моря — стена и форт. Для его взятия нужен был просто энергичный штурм, но Потемкин 25 дней провел под стенами Очакова, собирая осадные средства. Он был встревожен слухами о минах перед городскими укреплениями и, не скупясь на издержки, выписал из Парижа карту Очакова с планами минных галерей. Штаб был полон иностранных наблюдателей, их советы и толки страшно нервировали светлейшего. Потемкин хандрил, называл Очаков «проклятой крепостью» и не делал ничего, чтобы снять с него «проклятье». Однажды после особенно утонченных насмешек де Линя, он лично отправился на рекогносцировку, приказав всей свите следовать за собой. Раззолоченная толпа представляла собой соблазнительную мишень. Со стен Очакова раздалась беспорядочная стрельба; несколько придворных было ранено, один генерал убит. Потемкин, уняв говорунов, возвратился в лагерь спокойный и веселый.

Суворов, предлагавший Потемкину штурм Очакова еще в апреле, так же не мог удержаться от насмешек: «Не такими способами бивали мы поляков и турок: одним гляденьем крепости не возьмешь. Послушали бы меня, давно Очаков был бы в наших руках». Не вынеся безделья, Александр