Суворов — от победы к победе - Сергей Эдуардович Цветков

Среди награжденных была и фамилия Суворова. Светлейший оттаял и аттестовал его: «Командовал в Кинбурне и под Очаковым, во время же поражения флота участвовал не мало действиями со своей стороны». Его же рукой была сделана отметка: «Перо в шляпу». Александру Васильевичу было выслано алмазное перо в виде буквы «К», напоминающее о Кинбурнской победе. Хотя Суворов был рад тому, что Потемкин забыл старое (еще недавно жаловался, что светлейший готовит ему «Уриеву смерть»[44]), награда не обольщала его. Прямо говорил, что получил ее «за компанию, а не за кампанию».

Австрийцам же в этом году похвастать было нечем: принц Кобургский взял Хотин, но 300-тысячная австрийская армия, возглавляемая императором Иосифом, была разбита турками. Сам император чудом избежал плена. Главные силы турок развертывались для наступления на русских.

Война со Швецией затягивалась. Англия и Пруссия подзадоривали Польшу, и так уже косо смотревшую на передвижения русских войск по ее территории. «Пакости поляков вытерпеть должно до времени», —стиснув зубы, писала Екатерина II Потемкину. «Достойный жалости Абдул-Гамид» (как предпочитал сам себя называть султан в последние годы жизни) умер в конце марта; сменивший его на престоле молодой и пылкий Селим III призвал под зеленое знамя пророка всех мужчин от 16 до 60 лет.

Потемкин на зиму уехал в Петербург праздновать очаковскую победу и заодно устранить угрозу, которую он усматривал со стороны Платона Зубова, нового фаворита стареющей императрицы. Екатерина поспешила ублажить старого любимца, и в начале мая Потемкин вновь был в армии.

Суворов ошибся, когда после своего награждения приписал светлейшему отсутствие злопамятства. При новом распределении генералитета по корпусам действующей армии имя Суворова не было внесено в списки. Это, несомненно, была запоздалая месть Потемкина. Александр Васильевич бросился в Петербург и лично представился Екатерине II под предлогом благодарности за прошлые награждения. Поклонившись ей в землю, он жалобно сказал:

— Матушка, я прописной.

— Как это?

— Меня нигде не поместили с прочими генералами и ни одного капральства не дали мне в команду.

Екатерина II умела оставаться государыней и для своих фаворитов. Она не поддержала Потемкина, но, чтобы не сердить его, направила Суворова не к нему, а в армию Румянцева. Счастливый Суворов выехал в тот же день (25 апреля).

Рассказывали, что будто для того, чтобы убедить Потемкина в замечательных свойствах суворовского ума, императрица беседовала с Суворовым «наедине», спрятав Потемкина за ширмой. Когда светлейший, озадаченный меткостью его суждений, спросил Суворова, почему с ним он говорит иначе, Александр Васильевич якобы ответил, что для императрицы у него один язык, а для Потемкина другой. Скорее всего, анекдот либо полностью вымышлен, либо до неузнаваемости приукрашен, но он проливает свет на действительное положение Суворова в глазах даже такого умного придворного, каким был Потемкин. В самом деле, что мог он думать о человеке, который в многочисленных письмах источал одну восточную лесть, просил только о наградах и протекциях и, что называется, не сказал ни одного умного слова? А ведь именно такое впечатление должно было сложиться у Потемкина (умевшего, кстати, уважать только тех, кто не лебезил перед ним) при чтении суворовских писем. Суворов скрывал ум и выпячивал странности. Немногие имели желание, да и возможность проникнуть за бастионы чудачеств, которыми он окружил себя. Правда, Потемкин ценил военные способности Суворова, но, как и все, приписывал его успехи необъяснимому везению.

Вот одна из басен, которыми стало обрастать имя Суворова к тому времени. Екатерина II будто бы пожаловала ему в Петербурге 5 тысяч рублей, кои Суворов, оскорбившись незначительностью суммы, не принял, дал гонцу империал и отослал назад; Екатерина увеличила подарок до 30 тысяч, и только тогда Александр Васильевич принял его. В действительности же 5 тысяч рублей на экипаж, присланные императрицей в Кинбурн осенью 1787 года, Суворов взял и благодарил государыню письмом от 17 октября. Вообще анекдоты о Суворове полны подобных искажений и прямых вымыслов, особенно у его прижизненных биографов.

По прибытии к Румянцеву Суворов получил командование передовой дивизией в Молдавии, располагавшейся между реками Серетом и Прутом. Сам Румянцев вскоре был смещен со своего поста. Фельдмаршал состарился, часто хворал и докучал Петербургу жалобами на неустройство Украинской армии. Впрочем, поставленные перед ним задачи он выполнял безукоризненно, хотя и не с такой энергией, как в прежние годы. Его смещение было произведено Екатериной II в угоду Потемкину, «дабы согласно дело шло». Румянцев отлично понимал причину отставки и, чтобы досадить светлейшему, демонстративно поселился недалеко от Ясс, под боком у Потемкина, который два года безуспешно пытался его оттуда выжить. Командование Украинской армией было поручено князю Репнину.

Турки, пользуясь обычной медлительностью Потемкина, начали движение к Фокшанам на 18-тысячный австрийский корпус Кобурга, который просил Суворова подкрепить его. Александр Васильевич ответил в своем обычном стиле: «иду» — и 16 июля в шесть часов вечера с 7 тысячами человек двинулся на соединение с ним. На следующий день к 10 часам вечера он уже расположился лагерем рядом с австрийцами, пройдя 50 верст за 28 часов. Кобург, ждавший русских не ранее 20-го числа, отказывался верить сообщениям адъютантов, пока сам не увидел русские костры.

Рано утром 18 июля он послал к Суворову офицера приветствовать русского генерала и договориться с ним о личной встрече. Суворов дал такой ответ, «что и понять было нельзя». Второго гонца даже не допустили до разговора: нельзя, Суворов богу молится. Третьему заявили, что Суворов спит. Кобург пребывал в недоумении, тем более что русские весь день наводили мосты на реке Тротуше. Наконец, в 11 часов вечера австрийский командующий получил от Суворова короткую записку. Изумление Кобурга еще более усилилось, когда он увидел, что это была «диспозиция»: «Завтра выступаем в 2 часа ночи, тремя колоннами, русские посередине. Идти будем прямо на главные силы неприятеля, не теряя времени на осмотр кустов по сторонам. Надо успеть перейти Путну и атаковать первыми. Говорят, что турок тысяч пятьдесят, а другие пятьдесят — дальше. Жаль, что не все вместе, — можно было бы покончить разом со всеми. Делать нечего. Рассеем пока, с Божьей помощью, этих» (оригинал по-французски).

После Александр Васильевич так объяснял свой поступок с Кобургом: если бы он не избегал свидания с австрийским генералом, то «мы бы все время провели в прениях дипломатических, тактических, энигматических (загадочных. — Авт.); меня бы загоняли, а неприятель решил бы наш спор, разбив тактиков». К тому же, австрийцам, потерпевшим недавно сокрушительное поражение, нужно было сразу внушить уверенность в своих силах.