Суворов — от победы к победе - Сергей Эдуардович Цветков

беспрестанно ходатайствовал об отличившихся, оправдывая свою назойливость тем, что «где меньше войска, там больше храбрых». Его солдаты и офицеры не были забыты — они получили ордена, денежные награды и серебряные медали с выбитой надписью: «Рымник».

Начиная с этого времени в Европе наблюдается постоянный рост интереса к имени Суворова. В октябре 1789 года в Politishes Journal было опубликовано письмо австрийского офицера о русской армии и Суворове. «Как бы ни отличны были наши солдаты, — признавался автор, — однако русские в некоторых отношениях должны быть поставлены еще выше. Их послушанию, верности, решимости и мужеству нет меры. Нельзя умолчать так же о крайней простоте и воздержанности их образа жизни. Непостижимо, какою пищею питается русский солдат, и каким малым количеством ее он может довольствоваться, а также, с какою легкостию он иной раз и совсем обходится без нее в течение целых суток, что не мешает ему идти подряд 12–14 часов и еще переносить при этом без ропота всякую невзгоду». О Суворове автор замечает, что «он является одним из замечательнейших людей. Он стар и весь в морщинах… Его саблю возит за ним казак, находящийся всегда позади его. А в руке у Суворова обыкновенно бывает только небольшая нагайка, которая служит ему военачальническим жезлом (!). Ездит он на первом попавшемся коне, а экипажа никакого не имеет. Обычно всю его одежду составляет одна рубашка и на ней его ордена; но других отличительных знаков никаких. Когда же он бывает одет, то носит обыкновенный мундир… Всю ночь Суворов бодрствует: осматривает своих людей, проверяет караулы. В 8 часов утра он обедает; обед его крайне скуден, и он съедает его прямо на земле… Вообще, в Суворове много странного… Но, во всяком случае, он человек очень образованный и любезный, боготворимый своими солдатами и высоко чтимый нашими войсками».

Другой современник передает следующее: «Вставал Суворов с зарей и, несмотря ни на какую погоду и стужу, выбегал из палатки голый и обливался водой, или катался по росистой траве, или выделывал отчаянные прыжки и разные гимнастические движения, — все это будто бы с гигиеническою целью и для предупреждения ревматизма. Обедал он около 8 часов утра; обед подавался всегда прескверный, так что даже совсем неприхотливому человеку можно было есть лишь при большом голоде[49]. Скатерть застилалась в палатке прямо на земле, вокруг нее сидели или лежали обедающие, тоже на земле. Мебели соответствовала и сервировка: у Суворова вовсе не было столового багажа, а тарелки, ножи и прочее его люди доставали, у кого придется… Одевался Суворов обыкновенно в куртку грубого солдатского сукна, — что было тогда разрешено офицерам, для уменьшения их содержания на туалет; а в жаркое время, на походе и в бою, он бывал чаще всего в рубашке, к которой иногда пришпиливал некоторые из своих орденов… Ужинал он так же дурно, как обедал. Ложился спать рано и часть ночи посвящал пению [церковному], хотя вовсе не мог похвалиться голосом. К числу его странностей относилось, между прочим, и его ненависть к немогузнайству и беспощадное преследование этого «порока». Однажды, за обедом, произошла у него горячая схватка с военным инженером де Воланом, человеком очень способным и основательно образованным. Де Волан не хотел отвечать положительно и категорически о вещах ему неизвестных; Суворов же восставал против всякого «не знаю». Спор дошел до того, что де Волан вскочил из-за стола, выпрыгнул в окно и побежал к себе. Суворов пустился вслед за ним, догнал, примирился и упросил его вернуться к столу».

Эта сцена относилась к зиме 1790 года, когда Александр Васильевич у себя в Бырладе в течение нескольких месяцев подряд после Рымника занимался обучением войск, объезжая и осматривая их во всякое время суток. Когда же приходилось сидеть дома, он отдавал свои досуги умственным занятиям, между которыми немалое место занимало изучение турецкого языка и знакомство с Кораном в оригинале. Большая же часть свободного времени шла на чтение. При нем находился один немецкий студент, с которым Александр Васильевич познакомился несколько лет назад и взял его к себе в чтецы. К этому молодому человеку Суворов очень привык, звал его Филиппом Иванычем, хотя тот носил совсем другое имя, и предлагал ему определиться на военную службу. Студент, по-видимому, был не прочь последовать совету Суворова, но отец его, гернгутер[50], не дал согласия, «следуя принципам своего вероисповедания». В чтении Суворов был ненасытен и почти не давал Филиппу Иванычу отдыха, препираясь с ним из-за каждой остановки. Вероятно, физическая невозможность удовлетворить суворовскую страсть к чтению и была главной причиной, по которой чтец впоследствии расстался с этой должностью. Александр Васильевич читал решительно все и на нескольких языках: газеты, журналы, мемуары, историю, статистику, путешествия; для чтения ему доставлялись не только книги, но и рукописи. Иногда к чтению приглашались офицеры суворовского штаба и другие лица. Тогда чтение принимало характер состязания или экзамена. Александр Васильевич предлагал присутствующим вопросы, главным образом из военной истории, а когда ответы были неудовлетворительными или (что случалось чаще всего) «заключались в молчании», то стыдил невежд и ставил им в пример Филиппа Иваныча, говоря, что они должны бы знать больше его, а знают меньше, «а иные и ничего». Нетрудно догадаться, что желающих добровольно принимать участие в подобном времяпровождении находилось немного, и офицеры смотрели на эти «научные вечера», как на самую тяжелую «и даже невыносимую» служебную обязанность. Достаточно сказать, что один из адъютантов Суворова, которому Филипп Иваныч с помощью какой-то удачной шутки доставил позволение хозяина уходить с чтения когда угодно, «долго с благодарностью вспоминал про эту услугу».

Свиту Суворова составляли люди, странным образом представлявшие разительный контраст с самим Александром Васильевичем. В основном это были родственники, рекомендованные лица или просто сумевшие ему угодить проходимцы. В военном и человеческом отношении они представляли собой полное ничтожество, но сумели завладеть всеми делами и оказывали сильное влияние на своего прославленного начальника. Подполковник (впоследствии фельдмаршал) Сакен в частном письме говорил о суворовском окружении: «Я постоянно слыхал о его странностях, но был лучшего понятия о его справедливости и его качествах домашних и общественных. Он окружен свитою молодых людей; они им управляют, и он видит их глазами. Слова нельзя ему сказать иначе, как через их рты; нельзя приблизиться к нему, не рискуя получить неприятности, на которые никто не пойдет по доброй воле. Им одним принадлежит успех, награда и слава. Я не могу добиться здесь команды над батальоном, потому что один из его любимцев, его старый адъютант, не принадлежащий даже к армии,