Суворов — от победы к победе - Сергей Эдуардович Цветков

35-тысячный гарнизон возглавлял мужественный сераскир[51] Айдос-Мехмет-паша. Продовольственные и военные магазины хранили огромное количество запасов. Французские инженеры распространили славу об Измаиле, как о лучшей крепости в Европе, неприступной для осады и штурма.

18 октября передовой отряд генерала Гудовича обложил Измаил. Подошедшие вскоре главные силы русских расположились полукругом в четырех верстах от крепости. Флотилия де Рибаса начала возводить батареи на о. Чатал. На предложение о сдаче Айдос-Мехмет-паша отвечал, что не видит, чего ему бояться. Гарнизону Измаила была зачитана воля султана: всем, кто переживет взятие крепости, отрубят голову.

Потемкин приступил к «правильной осаде». С наступлением сырости и холодов выяснилось, что от нее больше страдают русские, чем турки. В войсках, и так уступавших в численности турецкому гарнизону, распространялись болезни и деморализация. Не хватало продовольствия. Даже у Потемкина, накрывавшего стол на восемь приборов, досыта могли наесться только двое обедающих.

Осада продвигалась худо и из-за отсутствия единоначалия. Рибас, не подчиненный Потемкину, заявил, что идет к Суворову под Галац для совместных действий. На военном совете, собравшемся в конце ноября, многие генералы так же решили отвести корпуса на зимние квартиры и советовали Потемкину ограничиться до весны простой блокадой города.

Потемкин оказался в чрезвычайно трудном положении. Он понимал, что закончить кампанию, начавшуюся с обещаний навести на турок ужас, взятием нескольких неважных крепостей нельзя. С другой стороны, он видел, что Измаил — не Очаков и для покорения его потребуются решительность и военные знания, которыми сам князь не обладал. Взвесив все, Потемкин принял последнее решение, которое у него оставалось: 25 ноября он вызвал под Измаил Суворова. «Поспеши, мой милостивый друг, —писал светлейший. — Много там равночинных генералов, а из того выходит всегда род сейма нерешительного. Есть слабые места, лишь бы дружно шли! Огляди все и распоряди и, помоляся Богу, предпринимайте». По сути, Потемкин предоставлял Суворову карт-бланш. Александр Васильевич так и воспринял этот вызов.

Узнав о решении Потемкина, Рибас остался, отписав Суворову: «С таким героем, как вы, все затруднения исчезнут». Однако часть сухопутной армии уже снимала осадные орудия и уходила на зимние квартиры, остальные «тоскливо ждали своей очереди». Потемкин снова заколебался, но 30 ноября получил от Суворова записку: «Получа повеление вашей светлости, отправился я к стороне Измаила. Боже, даруй вам свою помощь». По лагерю распространился слух о прибытии Суворова. «Как только прибудет Суворов, крепость возьмут штурмом», —выражал общее мнение в частном письме один из офицеров. Войска стали возвращаться под крепость.

Суворов отрядил под Измаил Фанагорийский гренадерский полк, 200 казаков, 1000 арнаутов, 150 охотников Апшеронского полка, 30 лестниц и 1000 фашин[52]. Сам же, торопясь, выехал вперед в сопровождении одного казака.

Утром 2 декабря на заснеженной равнине перед Измаилом показались два всадника на низкорослых донских лошадках. Один из них был в мундире, другой в тулупе и с узелком в руках. Ошибиться было невозможно. Громовое «ура!» прокатилось по русскому лагерю: солдаты встречали Суворова.

Александр Васильевич сразу же поехал осматривать укрепления Измаила. Вернувшись с рекогносцировки, произвел смотр войск. Картина вырисовывалась неприглядная. За мощными укреплениями Измаила засел сытый, одетый, отлично вооруженный гарнизон, усиленный отступившими из сдавшихся крепостей отрядами до 42 тысяч человек (8 тысяч конницы и 34 тысячи пехоты). В русском лагере находилась 31 тысяча полуголодных, страдавших от холода людей (в том числе больше 10 тысяч казаков и регулярной кавалерии), из которых многие были больны. Осадной артиллерии не было, полевая имела один комплект боезаряда на орудие.

Увидев все это, Суворов пришел к выводу: штурм необходим.

В тот же день лагерь ожил. Вскоре каждый солдат знал свое место и задачу. Было заготовлено 40 больших лестниц и 2000 фашин. Суворов целые дни проводил с солдатами, ободряя их.

— Валы Измаила высоки, рвы глубоки, а все-таки нам надо его взять: такова воля матушки-государыни, — говорил он.

— С тобой возьмем, — звучало ему в ответ.

Солдаты не знали, что происходит в душе их любимого генерала, как ни в чем не бывало готовящегося взять сильнейшую в Европе крепость. На карту была поставлены судьба войны, жизнь тысяч людей, его репутация непобедимого полководца. Понимая все это, Александр Васильевич старался не сопоставлять эти соображения с имеющимися в его распоряжении возможностями, гнал черные мысли или старался не додумывать их. Порой он вспоминал обещание султана измаильскому гарнизону и сознавал, что и сам не позволит ни себе, ни другим пережить поражение.

Чтобы приучить солдат не бояться измаильских укреплений, в стороне от города вырыли ров и насыпали вал наподобие тех, что прикрывали город. По ночам здесь проводились учения, включавшие помимо прочего и удар штыком в фашины, обмотанные алыми чалмами. До этого в русской армии никогда не применялись чучела для отработки штыкового удара (солдаты кололи штыком пустоту), и нововведение Суворова многим офицерам показалось нелепой причудой.

Для отвлечения внимания турок от приготовлений к штурму Суворов распорядился возводить на флангах батареи, будто бы для возобновления осады. Одновременно он вступил в переговоры с Айдос-Мехмет-пашой. 7 декабря Потемкин послал в Измаил предложение о сдаче крепости, уведомив сераскира о прибытии Суворова и грозя городу участью Очакова. Александр Васильевич к письму Потемкина приложил свою записку: «Сераскиру, старшинам и всему обществу. Я с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышление — воля; первый мой выстрел — уже неволя; штурм — смерть. Что оставляю вам на рассмотрение». Но двукратное отступление русских от Измаила (в прошлом и этом году) сделало турок невосприимчивыми к угрозам. Один из пашей гордо сказал русскому парламентеру, знавшему турецкий язык:

— Скорее Дунай остановится в своем течении, и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил.

Сераскир прислал свой ответ на следующий день к вечеру: он предлагал заключить перемирие на десять дней. Было ясно, что турки просто тянут время. Когда утром 9 декабря сераскир прислал за ответом, Суворов заявил послу, что если к концу дня на городской стене не появится белый флаг, то Измаил подвергнется беспощадному штурму. Флаг, конечно, не появился.

Вечером того же дня Суворов собрал военный совет. Советоваться, собственно, было не о чем, все было готово к штурму. Но Суворову важно было передать свою решимость другим командирам. Этой цели он добился. По обычаю младший из присутствующих, бригадир Платов, первым произнес свое решение: «Штурм!» Это слово повторили за ним и 12 остальных военачальников. Приступ был назначен на 11 декабря.

10 декабря в русском лагере появились турецкие перебежчики. Они показали, что в городе дела обстоят далеко не так благополучно, как думали многие в русском штабе. В Измаиле считали, что русских скопилось до 85