Империя порока. Блудницы, проститутки и содержанки в царской России - Ника Марш

ставилась на первый план, а вот в существовании любви революционерка сильно сомневалась. Дворянка, дочь генерала, она пыталась высказываться в новом прогрессивном ключе. Даже в своей биографии приписала себе крестьянское происхождение, не соответствующее действительности. Коллонтай разработала концепцию «Новой женщины» в 1913 году, где утверждала, что никакой ревности не должно существовать, а женщина должна уважать свободу мужчины (разумеется, речь шла о его праве выбирать себе половых партнеров) и ни в коем случае не требовать от него содержания – это буржуазный пережиток. Любовные переживания следовало сдерживать усилием воли и разума и ни в коем случае не ограничиваться только домом и детьми. В 1913 году, когда женщины постепенно получали возможности реализовывать себя, предложения казались и правда прогрессивными. Но могла ли «Новая женщина» родиться на 100 лет раньше? Конечно, нет. Коллонтай признали бы сумасшедшей.

Некоторые высказывания раннего послереволюционного времени звучали даже оскорбительно. Жен называли «профессиональными проститутками», объясняя это тем, что жена, живущая за счет мужа, продает ему ласки в обмен на кров и стол. К таким переменам в мировоззрении были готовы не все, особенно люди старшего поколения.

В 1920 году, в самый разгар «антибрачных» настроений писатель Евгений Замятин создал роман «Мы». По сути, это антиутопия, где вопрос сексуальных отношений один из самых важных. В 32 веке, где происходят события, у всех есть право на сексуальные часы. Для этого выдаются специальные талоны. Все предельно просто и доведено до автоматизма:

«Единое Государство повело наступление против другого владыки мира – против Любви. Наконец, и эта стихия была тоже побеждена, т. е. организована, математизирована, и около 300 лет назад был провозглашен наш исторический «Lex sexualis»: «всякий из нумеров имеет право – как на сексуальный продукт – на любой нумер». Ну дальше – там уж техника. Вас тщательно исследуют в лабораториях Сексуального Бюро, точно определяют содержание половых гормонов в крови – и вырабатывают для вас соответственный Табель сексуальных дней. Затем вы делаете заявление, что в свои дни желаете пользоваться нумером таким-то (или такими-то), и получаете надлежащую талонную книжку (розовую). Вот и все. Ясно: поводов для зависти нет уже никаких, знаменатель дроби счастья приведен к нулю – дробь превращается в великолепную бесконечность. И то самое, что для древних было источником бесчисленных глупейших трагедий, – у нас приведено к гармонической, приятно-полезной функции организма…»[118]

Патетические высказывания о свободе любви сводились к физиологической функции. Не существует, дескать, никакого возвышенного чувства. Это выдумки буржуазных писателей и дворянства. Есть простое удовлетворении потребностей, и его нужно обеспечить, чтобы позаботиться о здоровье молодежи. Любовь – явление эгоистическое, личное, затрагивающее только двоих. А все должно стать коллективным – любовь, семья, дети. Под таким лозунгом начали возникать коммуны, объединения людей разных полов, которые совместно вели быт и не должны были испытывать чувство ревности, если между кем-то из коммунаров стихийно зарождались отношения. Такие «товарищи» утверждали, что среди них не может быть жен и мужей. Они все друг другу – сестры и братья (правда, высказывание шло вразрез с интимной жизнью коммунаров, ведь, как известно, отношения с близкими родственниками считаются инцестом).

«Любви у нас нет, – говорится в произведении популярного в 1920-е годы писателя Пантелеймона Романова “Без черемухи”, – у нас есть только половые отношения, потому что любовь презрительно относится у нас к области «психологии», а право на существование у нас имеет только физиология.

Девушки легко сходятся с нашими товарищами-мужчинами на неделю, на месяц или случайно – на одну ночь. И на всех, кто в любви ищет чего-то большего, чем физиология, смотрят с насмешкой, как на убогих и умственно поврежденных субъектов»[119].

Следовать зову природы считалось нормальным. Извлекать выгоду – презренным.

Коллонтай ратовала за свободные отношения, с брезгливостью отзывалась о нормах морали, но считала безнравственным ремесло проституток. А между тем, в сложное послереволюционное время, голодное, мерзлое, без ясных перспектив (кто верил в прекрасное светлое будущее в 1919-м, кроме непосредственных творцов революции?), тысячи женщин остались без средств к существованию и крыши над головой.

Из деревень в города потоком устремились те, кто искал лучшей доли. Девушки из числа «бывших», выросших в тепле и неге, тоже пытались устроиться в новых условиях. Женское тело стало доступным как никогда. И конечно, даже несмотря на линию официальных властей, проституция существовала.

Она была уличной и кабацкой, практически неприкрытой. Она принимала формы «содержания». У Михаила Булгакова в «Собачьем сердце» Полиграф Полиграфович Шариков однажды приводит в дом хорошенькую женщину, которая верит, что перед нею герой, раненный на колчаковских фронтах. Разумеется, сложно представить, что барышня по-настоящему влюбилась в грубого и невоспитанного Полиграфа Полиграфовича. Она и сама признается со слезами – жалованье скудное! В столовой кормят дешевой отвратительной солониной! А ее позвали в роскошную квартиру… Она и не устояла…

Существовала ли в те годы каста таких людей, как профессор Преображенский, живших лучше, «чем Айседора Дункан»? Конечно! Редкие специалисты, нужные новой власти люди, занимали просторные жилые помещения. Да и сама новая власть не слишком стеснялась в приобретении богатств. Валькирия революции, красавица Лариса Рейснер, обожала дорогие наряды и соболиные шубы. И не она одна!

Но свобода любви – провозглашенная, выпестованная, с идеологическим основанием – неожиданно натолкнулась на то же самое препятствие, что вынудило Николая I создавать надзорные комитеты. Молодежь массово заражалась сифилисом и гонореей. Безостановочная смена партнеров, тот самый «стакан воды» сыграл с обществом злую шутку. Никакая революционная идея не могла обеспечить защиту от самых простых, самых рядовых последствий половой распущенности. «Венерушкой» страдали и розовощекие девушки, насмешливо отзывавшиеся о чистой любви, и партийные кадры, и активисты, распространявшие брошюрки общества «Долой стыд!».

Оказалось, что воздержание… это не так уж и плохо. А семья и брак – не пережиток буржуазных отношений, а норма взаимодействия мужчин и женщин. Разнузданность приводила к слишком тяжелым последствиям. И не только в плане заражения болезнями! В начале 1920-х началась другая эпидемия – тяжких преступлений против половой неприкосновенности. Статистика изнасилований поползла вверх, причем поначалу их даже не квалифицировали как особо тяжкие. Ощущение, что «все можно», становилось фатальным для общества. «Вершиной» разгула оказалось по-настоящему страшное чубаровское дело.

21 августа 1926 года в Ленинграде в Чубаровом переулке трое мужчин напали на фабричную работницу Любовь Белову (по другим данным – Белякову). Двадцатилетняя девушка была избита и изнасилована, но мучители не остановились. Накинув тряпку ей на голову, продавали ее за 20 копеек каждому желающему прохожему. За несколько часов Белову изнасиловали в общей сложности около 30 раз. Лишь к утру ей удалось освободиться и добраться до милицейского пункта. Утром большинство насильников задержали.

Это преступление по-настоящему всколыхнуло советское общество. О подобных зверствах – да еще чинимых людьми, прежде в таких вещах не замеченных! – никогда раньше не сообщалось. Белякова долго лечилась от гонореи, которой ее заразили, кроме того, девушка нуждалась в серьезной помощи психотерапевтов. Судебное разбирательство завершилось семью смертными приговорами. Помиловали двоих.

Итак, разрушение морали боком вышло обществу. Голоса в пользу традиционных – семейных – ценностей зазвучали по-новому. Да, с поправкой на реалии. Но зато прекратилось оправдание голой похоти.

В 1924 году психиатр Арон Залкинд даже опубликовал «12 половых заповедей революционного пролетариата». Звучали они так:

1. Не должно быть раннего развития половой жизни.

2. Необходимо воздержание до брака (а брак в 20–25 лет).

3. Половая связь – результат симпатии и глубокой привязанности.

4. Половой акт – конечное звено в цепи глубоких и сложных переживаний.

5. Акт не должен слишком часто повторяться.

6. Меньше полового разнообразия, не следует часто менять половой объект.

7. Любовь должна быть моногамной – один муж, одна жена.

8. Необходимо помнить о потомстве и опасаться заражения.

9. Подбирать партнера нужно сообразно своему классовому положению.

10. Не следует ревновать. Любовная связь должна строиться на доверии, уважении и равенстве.

11. Не может быть половых извращений.

12. Половое должно подчиняться классовому.

Вот так попытались соединить классовое и физиологическое, революционное и естественное. С той поры курс на создание семьи укрепился, и многие пары, не оформившие отношения, все же решились их узаконить. Семья и брак – пусть с поправкой на новые условия – вернулись в круг важнейших жизненных ценностей. Ячейка общества оказалась куда более нужной, чем предполагали изначально.