Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

– месяц летних муссонов в Южном полушарии, и на море в это время часто бывают штормы. Но шторм, в который мы попали, был особенно сильный и продолжительный. Пассажиры начали волноваться. Атмосфера была накаленной, и люди сплотились перед лицом грозившей им опасности. Мусульмане, индусы, христиане и все остальные забыли о религиозных различиях в мольбе, обращенной к единому Богу. Некоторые брали на себя обеты. Капитан стал уверять молящихся, что, хотя шторм и опасен, ему приходилось бывать в еще более сильных; он убеждал пассажиров, что хорошо построенный корабль может выдержать почти любую непогоду. Но люди были невменяемы. От непрерывного грохота и треска создавалось впечатление, что корабль рушится. Его кружило и бросало из стороны в сторону, казалось, он вот-вот перевернется. На палубе, разумеется, никого не было. «Да исполнится воля Господня», – было у каждого на устах. Насколько я помню, мы находились в таком положении около суток. Наконец небо прояснилось, появилось солнце, и капитан сказал, что шторм кончился. Лица людей озарили улыбки, опасность миновала, и имя Бога исчезло с уст. Они опять ели и пили, пели и веселились. Страха смерти как не бывало, и кратковременное состояние искренней молитвы уступило место майя. Пассажиры, разумеется, регулярно свершали намаз и читали другие молитвы, но все это утратило торжественность, которой обладало в те ужасные часы.

Шторм весьма сблизил меня с остальными пассажирами. Я не очень боялся шторма, у меня в этом отношении уже накопился некоторый опыт. Я хорошо переношу качку и не подвержен морской болезни, поэтому свободно мог переходить от одного пассажира к другому, ухаживая за ними и ободряя их. Каждый час я приносил известия от капитана. Дружба, приобретенная таким образом, как увидим, сослужила мне хорошую службу.

18 или 19 декабря пароход бросил якорь в порту Дурбан. В тот же день прибыл и «Надери».

Но настоящий шторм был еще впереди.

II. Буря

Как я уже сказал, оба парохода пришли в Дурбан 18 или 19 декабря. В южноафриканских портах пассажирам не разрешается высаживаться, пока их не подвергнут тщательному медицинскому осмотру. Если на корабле имеется пассажир, больной заразной болезнью, то объявляется карантин. В Бомбее, когда мы оттуда отправлялись, была чума, и мы опасались, что нам придется посидеть некоторое время в карантине. До медицинского осмотра на корабле должен быть поднят желтый флаг, который спускают только после выдачи врачом соответствующего удостоверения. Родственникам и знакомым доступ на палубу разрешается только после спуска желтого флага.

На нашем пароходе тоже вывесили желтый флаг. Прибыл доктор, осмотрел нас и назначил пятидневный карантин. Он исходил из расчета, что бациллам чумы для полного развития требуется двадцать три дня и поэтому мы должны оставаться в карантине до истечения этого срока, считая со дня нашего отплытия из Бомбея. На этот раз карантин был объявлен не только из гигиенических соображений.

Белое население Дурбана требовало отправки нас обратно на родину. Это и явилось одной из причин установления карантина. Фирма «Дада Абдулла и Ко» регулярно сообщала нам о том, что делалось в городе. Белые устраивали ежедневно огромные митинги, всячески угрожали нам и пытались соблазнить «Дада Абдулла и Ко» предложением возместить убытки, если оба парохода будут отосланы обратно. Но на фирму не так легко было повлиять.

Управляющим фирмой был тогда шет Абдул Карим Ходжи Адам. Он решил отвести суда на верфь и любой ценой добиться высадки пассажиров. Ежедневно он присылал мне подробные сообщения обо всем происходившем. К счастью, покойный ныне адвокат Мансухлал Наазар находился тогда в Дурбане. Он приехал, чтобы встретить меня. Это был способный и бесстрашный человек. Он возглавлял индийскую общину в Дурбане. Адвокат общины мистер Лаутон тоже был не из робких. Он осуждал поведение белых и помогал индийской общине не только как состоящий на жалованье адвокат, но и как истинный друг.

Таким образом, Дурбан стал ареной неравной борьбы. С одной стороны, была горсточка бедных индийцев и их немногочисленных друзей из англичан, с другой – белые, сильные своим оружием, численностью, образованием и богатством, пользовавшиеся к тому же поддержкой государства (правительство Наталя открыто помогало им). Мистер Гарри Эскомб, самый влиятельный член кабинета, принимал участие в митингах.

Таким образом, подлинная цель установления карантина состояла в том, чтобы, запугав пассажиров и пароходную компанию, принудить нас вернуться в Индию. Нам угрожали:

– Если вы не поедете назад, мы вас выбросим в море. Но если вы согласитесь вернуться, то можете даже получить обратно деньги за проезд.

Я все время обходил своих товарищей-пассажиров, всячески их подбадривал. Кроме того, я посылал успокоительные послания пассажирам «Надери». Люди держались спокойно и мужественно.

Для развлечения мы устраивали на корабле различные игры. На Рождество капитан пригласил пассажиров первого класса на обед. Я со своей семьей оказался в центре внимания. После обеда я произнес речь, в которой говорил о западной цивилизации. Я знал, что серьезная тема неуместна в данном случае, но иначе поступить не мог. Я принимал участие в развлечениях, а душою был в Дурбане, где происходила борьба. Она была направлена главным образом против меня. Мне предъявлялись два обвинения: во-первых, в том, что во время пребывания в Индии я позволил себе несправедливые обвинения по адресу белых в Натале, и, во-вторых, что нарочно привез два парохода с колонистами, чтобы наводнить Наталь индийцами.

Я понимал, какая на мне лежит ответственность. Взяв меня на борт своего корабля, фирма «Дада Абдулла и Ко» пошла на большой риск. Жизнь пассажиров, так же как и членов моей семьи, подвергалась опасности.

Но я был совершенно ни в чем не виновен. Я не побуждал никого из пассажиров ехать в Наталь. Я даже не знал их, когда они садились на пароход, да и теперь, за исключением своих родственников, едва ли знал по имени одного из сотни. Во время моего пребывания в Индии я не говорил о белых ничего нового по сравнению с тем, что уже сказал раньше в самом Натале. На все это у меня были бесспорные доказательства.

В своем выступлении на обеде я оплакивал цивилизацию, продуктом, представителями и поборниками которой являлись белые в Натале. Я уже давно и много думал об этой цивилизации и теперь в речи изложил свои соображения на эту тему перед собравшимся небольшим обществом. Капитан и остальные мои друзья терпеливо слушали меня и поняли мою речь именно в том смысле, который я хотел вложить в нее. Не знаю, оказала ли она на них влияние. Впоследствии только с