Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

взлет ее карьеры – Жемчужина возглавила новый Наркомат рыбной промышленности, в марте стала кандидатом в члены ЦК, но уже в ноябре была снята с наркомовского поста и направлена руководить текстильно-галантерейным главком в Наркомат легкой промышленности. На XVIII партконференции в феврале 1941 года ее лишили и поста кандидата в члены ЦК. Официально – проявила доверие к «врагам народа», разоблаченным после прихода в НКВД нового наркома Л. Берии. Но возможно, просто стала раздражать своими амбициями мужскую компанию, собиравшуюся на сталинской даче. Первое могло быть поводом, второе – причиной.

В. М. Молотов с семьей на отдыхе. 1930-е. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1627. Л. 7]

С 1937 года Молотов, Жемчужина и их дочь Света много времени проводили на новой даче, которая досталась им после ареста Г. Ягоды. С ними жили также Владик, сын старшего брата Молотова Владимира, скончавшегося в 1936 году, и подруга Светланы Соня, дочь посудомойки с правительственных дач[431].

Жена посла США Дж. Дэвиса М. Пост так описывала впечатления о визите к Жемчужиной в марте 1937 года: «В тот день, когда мы шли по фабрике (одной из четырех, которыми она управляет), которые производят парфюмерию, крема и т. д., мадам Молотова спросила, не хотела ли бы я с ней пообедать. Мы с удовольствием согласились, но даже не представляли себе, каким редким и интересным окажется наш опыт. День настал, и мы поехали – час по дороге в Рублевских лесах – проехали несколько больших вилл и, наконец, увидели зеленый забор и охрану. Ворота открылись, и по дороге к дому мы увидели еще множество охранников. Дом современный, большой (но никак не дворец, ни изнутри, ни снаружи), довольно простой. Хороший вкус: просторно, не заставлено в „уютной“ или „обжитой“ манере, но с любой точки зрения адекватно. Прихожая, большие лестницы, комната для верхней одежды. Просторная гостиная. Никаких фотографий или безделушек. Столовая с большими створчатыми окнами. Стол украшен цикламенами – каждая длиной около 3-х футов. На полу по всей комнате стоят восемь или десять горшков с сиренью – белой и сиреневой – красивые большие гроздья, множество цветов. Справа от мадам Молотовой – жена мистера Кеннана, секретаря посольства, мисс Уэллс, мадам Чубарь, мадам Крестинская, мадам Стомонякова. Стол был уставлен закусками. Обед был изысканным и состоял из множества блюд: три вида мяса, шесть видов рыбы, одна из них особенная – с большим носом, длиной около восьми дюймов, ее ловят в Волге… Вся атмосфера была очень сердечной, очень старались, чтобы мы хорошо провели время, и им это удалось. НО! Если бы кто-нибудь из них знал язык. Через переводчика общение было, мягко говоря, сложным»[432]. Добавим, что все советские участницы обеда, кроме самой хозяйки, скоро станут вдовами.

3. В эпицентре террора

«Гром среди ясного неба» разразился 1 декабря 1934 года. В Ленинграде бывший партийный работник Л. Николаев убил Кирова. Молотов вспоминал: «Я был в кабинете у Сталина, когда позвонил Медведь, начальник Ленинградского ОГПУ, и сказал, что сегодня в Смольном убит товарищ Сергей. Сталин сказал в трубку: „Шляпы!“»[433] Немедленно была сформирована группа высших партийных руководителей, которая под строжайшей охраной выехала в Ленинград. Перед отъездом лидеры партии написали и оперативно приняли проект постановления Президиума Верховного Совета о борьбе с терроризмом. Исследователь А. Кирилина считает, что «его авторами владело одно чувство – ярость»[434]. Добавим – и страх. Дела о терактах теперь следовало вести ускоренным порядком. Если открыт сезон охоты на вождей, то кто следующий? В окончательной версии указа, принятой 5 декабря, но датированной 1 декабря, когда он собственно и был написан, объявлялось, что дела о терроризме будут слушаться без участия сторон и даже подсудимых. Как в Гражданскую войну.

Сталин, Молотов и Ворошилов допросили Николаева. Молотов вспоминал о нем: «Замухрышистого вида, исключен из партии… Обыкновенный человек. Служащий. Невысокий. Тощенький»[435]. Николаев утверждал: «Все это я подготовил один, и в мои намерения никогда я никого не посвящал». На допросе 1 декабря убийца объяснил свои мотивы: «оторванность от партии… мое безработное положение и отсутствие материальной помощи со стороны партийных организаций». Николаев надеялся, что его выстрел может «стать политическим сигналом перед партией, что… накопился багаж несправедливых отношений к живому человеку со стороны отдельных государственных лиц». Отдельных лиц, а не системы. Николаевым владело отчаяние. Он был тем самым безработным, которых в СССР официально не существовало с 1930 года. В своем письме к Политбюро накануне покушения Николаев писал: «Для нас, рабочего люда, нет свободного доступа к жизни, к работе, к учебе… Везде, где я только желал через критику принести пользу дела… получал тупой отклик… Я прошу предоставить мне в первую очередь и в самом ближайшем времени санаторно-курортное лечение, но если нет этой возможности, то я должен бросить веру и надежду на спасение». В своем «политическом завещании» («Мой ответ перед партией и отечеством») Николаев писал: «Как солдат революции, мне никакая смерть не страшна. Я на все теперь готов, а предупредить этого никто не в силах. Я веду подготовление подобно А. Желябову… Привет царю индустрии и войны Сталину…»[436] Это был бунт доведенного до отчаяния маленького человека, вечного персонажа российской истории и литературы.

Николаев – маленький человек из партийной среды. Он типичен и этим страшен. Таких выброшенных на обочину неуравновешенных и обиженных людей миллионы, это – целый социальный слой, и каждый его представитель может оказаться смертельно опасным. Сигналы об этом социальном явлении партийное руководство получало давно[437]. Но как быть, если вокруг тебя ходят тысячи обездоленных людей с пистолетами, полученными во время Гражданской войны? И как признать, что все происходящее – результат твоей политики, с одной стороны, и цепь трагических случайностей – с другой. Гораздо логичнее поверить в то, что убийство высокопоставленного товарища организовано влиятельными заговорщиками, которые угрожают и самим Сталину и Молотову.

Если Сталин в дальнейшем доказывал, что Киров пал жертвой заговора троцкистов, то Троцкий сразу же стал намекать, что заговор организовал Сталин. Эту версию затем принял Хрущев. Причем версия Троцкого обосновывалась теперь с помощью аргументов Сталина – охрана Кирова была так плохо поставлена, что тут явно не обошлось без сознательного попустительства убийце.

Гибель чекиста Борисова при аварии автомашины 2 декабря, когда его везли на допрос, подлила масла в огонь. Заметание следов! И если сейчас доступные факты позволяют склоняться к версии о